Горе мертвого короля
Шрифт:
— Вон в ту дверь постучись и предложи свои услуги! — сказал страж, когда они подошли к дому.
Пламя факелов озаряло каменные стены, и в этом была своеобразная мрачная красота, которой Хальфред, увы, не в настроении был любоваться. При входе его встретил слуга в ливрее, задав ему те же вопросы и получив те же лживые ответы.
— Вот огонь глотать — это не берусь, — добавил карлик для полноты картины, виновато разводя руками, словно говоря: «Что поделаешь, нельзя же уметь все на свете!»
— Подожди здесь в холле, — сказал слуга и скрылся в большом зале, откуда слышались громкие голоса, смех и потрескивание огня.
В одном Бьорн, по крайней мере, не ошибся: здесь можно было погреться.
Широкая лестница, плавно изгибаясь, вела на второй этаж, а вывернув шею, Хальфред увидел, что она продолжается и выше, до помещений, расположенных под самой крышей. Там, скорей всего, были спальни. Возможно, подумал он, там, наверху, спит и Бриско. Вот только узнает ли он мальчика, если увидит?
Долго ждать ему не пришлось.
— Проходи, покажись господам! — бросил ему слуга и втолкнул в зал.
Зал освещали свисающие с потолка канделябры и яркое, высокое пламя, пылающее в камине. Человек десять сидело за столом вокруг внушительного оковалка жареного мяса, от запаха которого Хальфред чуть в обморок не упал. На столе громоздились графин с вином, сыры, фрукты, караваи хлеба, паштеты и соусы.
Нетрудно было угадать, кто здесь хозяева. Эти двое выделялись среди всех — и по одежде, и по осанке. Мужчина с решительным подбородком во главе стола был Герольф. За десять лет он нисколько не изменился. Волчица, сидящая по правую руку от него, задумчиво поглаживала пальцами хрустальный бокал.
Их сотрапезники, поглощенные разговором, едва ли даже заметили вошедшего. На нижнем конце стола какой-то толстяк травил охотничьи байки, оживленно жестикулируя и вызывая взрывы грубого хохота:
— Ха! Ха! Ха! Ну, Рорик!
Хальфред, радуясь, что на него не обратили внимания, пробрался к камину и стал ждать, что будет. Здесь мальчика, во всяком случае, не было, а обшаривать весь дом он не собирался. Оставалось только поскорей отделаться — представить на суд зрителей одну-две песенки, проглотить, не присаживаясь, что дадут (если дадут) и возвращаться к своим.
Увы, слишком рано он успокоился: при первой же паузе все головы повернулись к нему. Сердце у него затрепыхалось где-то в горле.
— Что ты умеешь? — спросил Герольф, с любопытством разглядывая пришельца. Этот карлик ни одеждой, ни повадкой не походил на странствующего комедианта.
— Я? Я… на скрипке играю.
— И жонглируешь, говорят?..
— Да… только я шары забыл…
— Вот тебе шары, лови! — крикнул толстый охотник и кинул ему разом три яблока.
Хальфред, руки которого были заняты скрипкой, даже и не пытался их поймать, наоборот, пригнулся, как под обстрелом, на потеху зрителям.
— Ну что ж, мы тебя слушаем, — сказал Герольф, когда все отсмеялись.
Несчастный прижал инструмент щекой, молясь в душе, чтобы среди публики не оказалось меломанов. Смычок дрожал в его руке, а когда карлик провел им по струнам, звук получился такой, словно кто-то душил попугая. Слушатели болезненно поморщились.
— Извините… — пролепетал Хальфред, — пальцы онемели… это от холода…
Но продолжение оказалось не лучше начала. Он домучил отрывок до конца и сразу заиграл другой, чтоб никто не успел вставить уничижительного замечания. На его счастье, критиков не нашлось. Все просто потеряли к нему всякий интерес и вернулись к прерванному разговору. Хальфред ничего лучшего и не желал. Одна только Волчица еще некоторое время не сводила с него своих желтых глаз. Уж не заподозрила ли она чего-нибудь? Похоже было на то. Во всяком случае, карлик вздохнул с облегчением, когда она наконец отвернулась.
Теперь он только наигрывал под сурдинку, главным образом стараясь, чтобы о нем забыли. Разве что позволил себе сдвинуться чуть в сторону, поближе к огню.
Продержаться еще несколько минут, а там ему выдадут тарелку с едой, он утолит голод и уйдет. Интересно, чем его угостят? Супом? Мясом? Неважно! Когда в животе пусто, привередничать не приходится! Так рассуждал он про себя, когда вдруг увидел мальчика.
Тот стоял в дверях, прислонясь к косяку. Его, несомненно, выманила музыка, но в зал он входить не хотел. Десять лет, лицо еще по-детски круглое, кудрявые волосы… Все, как говорил Бьорн. Хальфред чуть не уронил скрипку. Мальчик смотрел на него как-то потерянно, безрадостно. Во всем его облике читалась глубокая печаль.
«Бедный мальчонка!» — подумал Хальфред; ему было стыдно за то, что он говорил на озере. Сам он, правда, никогда не хотел иметь детей. Зачем обременять себя? От детей беспорядок, шум, грязь. И потом, как бы он стал говорить сыну: «Вот вырастешь, сынок…» — «Вот вырастешь маленький», что ли? Но этого ребенка ему было искренне жаль.
Волчица тоже заметила Бриско. Она встала, подошла и наклонилась к нему. Он отстранился, не дав ей положить руку ему на плечо. Это движение говорило яснее слов: не прикасайся ко мне!
Даже на расстоянии угадывались уговоры женщины и упрямое молчание мальчика.
— Видишь, музыкант пришел…
— …
— Подойди поближе, тебе лучше будет слышно…
— …
— И у огня погреешься…
— …
— Не хочешь подойти? Ну, как хочешь…
Она вернулась за стол, оставив Бриско там, где он пожелал остаться, то есть в дверях и в одиночестве. Хальфреду так хотелось бы изловчиться поговорить с ним, хотя бы дать ему знать: «Бриско, мы пришли за тобой… твой отец здесь, всего в трехстах метрах… и колдунья Брит… мы тебя отсюда вызволим… понимаешь?» Но он мог изъясняться только мимикой. Он поднимал одну бровь, потом другую, потом обе, подмигивал, морщил нос.