Горе невинным

Кристи Агата

Мики коротко хохотнул, и Лео вспомнил, что он так же смеялся еще малышом, играя в саду под окнами дома.

– Можно даже поспорить, если хотите. Кто из нас убийца?

Лео швырнул трубку и быстро отошел от телефона.

– Что сказал Мики? – спросила Гвенда.

Лео повторил его слова.

– Это просто глупая шутка, – успокоила его Гвенда.

– Возможно, это вовсе не было шуткой, – тихо проговорил Лео, глядя ей в лицо.

Мэри Дюрант прошла по комнате, подобрала несколько опавших лепестков на полу у вазы с хризантемами и аккуратно

положила их в мусорную корзину. Это была спокойная высокая двадцатисемилетняя женщина. Несмотря на гладкое, без морщин лицо, она все-таки выглядела старше своего возраста, возможно, из-за свойственной ей степенной дородности. Мэри была красива неброской красотой миловидной женщины: правильные черты лица, хорошая кожа, живые голубые глаза, светлые волосы, зачесанные назад и стянутые большим узлом на затылке. Она причесывалась так не потому, что такая прическа была в то время в моде, но потому, что всегда и во всем придерживалась своего собственного стиля. Мэри выглядела такой же опрятной и ухоженной, как и ее дом. Всякая пылинка, любой беспорядок в доме вызывали у нее досаду.

Мужчина в инвалидной коляске смотрел, как тщательно она подбирала опавшие лепестки, и криво усмехался.

– Опять хлопочешь, – сказал он. – Каждому свое место, и все на своих местах.

Эти слова, сопровождавшиеся раздраженным смехом, не смутили, однако, Мэри Дюрант.

– Люблю аккуратность, – согласилась она. – Знаешь, Фил, чувствуешь себя скверно, если дом напоминает свинарник.

– Что ж, во всяком случае, я беспорядка не делаю, – произнес с горечью муж.

Вскоре после свадьбы Филипа Дюранта парализовало. Для Мэри, которая его обожала, он стал и ребенком и мужем одновременно. Ее властная любовь временами приводила его в замешательство. Жена никак не хотела понять, что неуемная заботливость иногда довольно сильно утомляет мужа.

Он торопливо заговорил, видимо, боялся, как бы она опять не принялась охать и сочувствовать.

– Должен сказать, что новости, которые сообщил твой отец, требуют разъяснения! Столько времени пролетело! Как тут не нервничать?

– Я едва поняла, о чем идет речь… Это так неправдоподобно. Сперва я просто не поверила. Если бы такое сказала Хестер, а не отец, я бы приписала все ее необузданному воображению. Ты ведь знаешь, что представляет собой Хестер.

Лицо Филипа смягчилось. Он с нежностью произнес:

– Неистовое, страстное существо, ищущее всю жизнь невзгоды и умеющее их находить.

Мэри пропустила мимо ушей это замечание. Характеры других людей не интересовали ее.

– Наверное, это все-таки правда? – продолжала она. – Ты не думаешь, что этот человек просто дал волю своей фантазии?

– Рассеянный ученый? Хорошо бы, если так, – проговорил Филип, – но, кажется, и Эндрю Маршалл отнесся к вопросу довольно серьезно. А «Маршалл, Маршалл и Маршалл» весьма солидная адвокатская фирма, да будет тебе известно.

– Что же все это означает, Фил? – спросила, насупившись, Мэри Дюрант.

– Это значит, – ответил Филип, – что Джако будет полностью реабилитирован, если власти сочтут дело доказанным. А о другом, полагаю, и речь не идет.

– О, как хорошо, – вздохнула Мэри, – как славно.

Филип Дюрант снова рассмеялся горьким, язвительным смехом.

– Полли! – сказал он. – Ты уморишь меня.

Муж иногда называл ее Полли. Это имя абсолютно не соответствовало ее величественной внешности. Она с удивлением поглядела на Филипа:

– Не понимаю, что тебя развеселило.

– Ты так изящно выразилась. Словно торговка, расхваливающая на базаре изделия деревенских недотеп.

– Но это и в самом деле славно! – еще более удивилась Мэри. – Теперь нет нужды делать вид, что все в порядке, и забывать о случившемся в нашем доме убийстве.

– Ну, не совсем в нашем.

– Это практически то же самое. Все это нервирует и в высшей степени удручает, когда за твоей спиной досужие языки перешептываются. Мерзость какая-то.

– Но ты держишься молодцом, – возразил Филип. – Заморозишь болтунов ледяным взглядом своих голубых глаз, собьешь с них спесь и заставишь самих себя устыдиться. Просто удивительно, как тебе удается скрывать свои эмоции.

– Противно это, крайне неприятно, – сказала Мэри, – но, как бы то ни было, он умер, и разговорам конец. А теперь… теперь, полагаю, снова начнут ворошить старое. Устала я.

– Да, – задумчиво протянул Филип. Он вздрогнул, на лице мелькнула гримаса страдания. Жена подскочила к нему:

– Тебе нездоровится? Подожди. Дай поправлю подушку. Вот так. Теперь лучше?

– Тебе бы в больнице сиделкой работать.

– Меньше всего хотела бы ухаживать за другими людьми. Только за тобой.

Это были простые, безыскусные слова, но под ними таилась глубокая бездна невысказанного чувства.

Зазвонил телефон. Мэри подошла к нему, сняла трубку.

– Это Мики, – пояснила она Филипу. – Да… Мы уже слышали. Отец звонил… Хм, разумеется… Филип говорит, что, если юристы найдут доказательства убедительными, все будет хорошо. В самом деле, Мики, не понимаю, чем ты так огорчен… Не считаю себя идиоткой… Мики, я действительно не думаю, что ты… Алло! Алло! – Мэри нахмурилась и опустила трубку. – Он не захотел разговаривать. В самом деле, Филип, я не понимаю Мики.

– Чем именно он тебя огорчил?

– Хм, он будто взбесился. Назвал меня идиоткой, сказал, что я не задумываюсь о последствиях. К черту! Так и сказал. Но почему? Не понимаю.

– Испугался, наверное, а? – в раздумье произнес Филип.

– Но почему?

– Хм, знаешь, он прав. Последствия неизбежны.

Мэри окончательно растерялась:

– Думаешь, снова всколыхнется интерес к этому делу? Конечно, я рада, что имя Джако больше не замарано, но тошно делается, когда народ языки распускает.

– Не в том дело, что соседи скажут. Есть вещи и поважнее. Полиция заинтересуется, вот!

– Полиция? – всполошилась Мэри. – Им-то что за дело?

– Моя дорогая девочка, подумай, – сказал Филип.

Мэри медленно подошла к нему, присела рядом.

– Понимаешь, преступление оказывается нераскрытым, – подсказал ей Филип.

– Станут ли они из-за этого беспокоиться? Столько времени прошло!

– Приятно лелеять иллюзии, – иронически заметил Филип, – но боюсь, дело дрянь.