Горе побежденным
Шрифт:
- Какой ужас вы рассказываете, Вильям Яковлевич! Я даже подумать боюсь, что это может быть правдой. Нет, я не верю, она не такая. У вас просто разыгралось воображение под воздействием, извините, выпитого.
- Я вам описал самый расхожий вариант развития событий. Детали могут быть другие, но суть этого дела, я думаю, такова.
Убирая со стола посуду, Канделябров тяжело вздохнул и произнес:
- Прямых улик против этой гадины нет. Попомните мои слова: выкрутится она из этой истории, как пить дать. А денег, денег-то сколько загребёт! Они её из любой тюрьмы вытащат. И не докажешь, что по её милости померло уже четверо: двое Арефьевых, Зяблицкий и кучер больницы. Пятая – старая Арефьева на ладан дышит.
- Ну
Но, несмотря на все уверения, было видно, что в глубине души начальник согласен с доводами своего опытного помощника. Явных улик не было. Оттого и попивает он водочку, что предчувствие неудачи больно задевает его самолюбие.
- Дай Бог, конечно, - задумчиво продолжал Канделябров, - а только, Вилим Яковлевич, сколько мы с вами преступников переловили, а здесь чувствую: сбой будет.
Ипатов вдруг поднял осоловевшие глаза на Собакина и изрек:
- Прав Спиридон Кондратьевич, ох прав. Какие ужасы мы терпим от женщин. Всё! Я решил: никаких с ними отношений! Отказываюсь замечать. Игнорирую! Только чистая мужская дружба и аскеза. А как состарюсь – пойду в монастырь.
Вильям Яковлевич (прямо как Брюс на портрете) надменно, тяжелыми глазами посмотрел на буйного молодца.
- Ах вот как. Значит, Евины дочки во всём у вас виноватые? – возмущенно взревел он. – А если я расскажу тебе парочку-тройку жутких дел, которые сотворили исключительно мужчины и по мотивам, весьма далёким от влияния женского пола, ты что отречёшься и от мужчин, лишишь себя достоинства и станешь средним родом? Отдалишься, так сказать, от полов? – перешёл на «ты» изрядно хмельной Вильям Яковлевич. – Спиридон, иди сюда! Это ты ему голову заморочил? Не стыдно? Расскажи-ка этому юноше про дело Иващука. Поведай, как он убивал малолетних мальчишек из зависти к их молодости и красоте. Сколько их там было, невинных детишек – пятеро? А дело Буковкина, который трезвый (подчеркиваю) за триста рублей и золотые часы зверски убил своего хозяина с женой. Потом эти деньги проиграл в карты своему дружку и его убил с досады, что лишился денег. А Савелия Рубцова помнишь? Ипатов, спроси о нём своего дядю. Федор Кузьмич вёл это дело вместе с речной полицией. Этот урод держал кабак на Трубной и плавал на своей барже вниз по Волге. Примерный семьянин, по бабам не шлялся, пьяным не валялся. Жена – тихая, набожная женщина, мать троих детей. Так вот, этот самый Рубцов сколотил банду из своих же работников. Этакий речной пират. Грабил, убивал для наживы, чтобы скобяную лавку и склад прикупить, купцом первостатейным сделаться, детей в люди вывести. Очень он, понимаешь ли, своих детей любил. Но вот кто ему из банды перечил: без разговоров отправлял за борт со связанными руками. На воде не гнушался грабить даже мелких рыбаков. Когда всё открылось, жена с горя хотела на себя руки наложить, уже из петли вынули. Спиридон, помнишь, как ты жалел её и помогал после суда ей с детьми в другой город перебраться от стыда и позора. Что молчишь?
Канделябров искоса поглядывал на хозяина и молчал.
- А сам? – не унимался Собакин. – Кто таскается за покупками через всю Москву, на Остоженку в бакалейню Кваснина, у которого на иждивении проживает вдовая сестра Елизавета, а? Красотка, между прочим, хоть куда. Чего же ты не говоришь, что от неё все беды на твою голову? Таскаешь ей цветы, презенты, потом по ночам не спишь, любовные помыслы в холодной ванне отгоняешь и, как следствие, – лечишься кагором в немереных количествах. Ханжа ты, Спиридон Кондратьич, вот ты кто после этого!
Канделябров стоял красный как рак, молчал и смотрел себе под ноги.
- То-то. И не морочь молодому человеку голову. Дряни хватает и в мужском и в женском обличье. Главное – не обобщать, понял? Чистые души есть и там и там. На них мир держится. А грехи есть у всех, как ты знаешь. Один Бог без греха. Ипатов, слышишь? Да ты никак спишь?
В этот поздний вечер без преданного слуги Вильям Яковлевич вряд ли бы попал в свою постель, а остался спать за столом, положив голову на сильные красивые руки. Не говоря уже о его новоиспечённом помощнике, который спал, уютно устроившись головой в тарелке из-под вишнёвого желе.
Последняя мысль молодого человека перед провалом в бездну бесчувствия была о коте Беконе.
«А ведь и вправду котяша обиделся, - подумал он. – Рыжий весь вечер не появлялся».
Канделябров, сокрушённо качая головой, разнёс мужчин по своим комнатам и убрал в кухню пустой полуторный графин. Там он налил себе гранёный стакан кагору, горестно вздохнул и выпил его залпом.
Утро сыщиков началось с водных процедур. Вода, в которой они лежали, цветом напоминала хлебный квас, а запахом - полынь. Около каждой ванны стоял запотевший стакан со льдом. Спиридон положил туда по ломтику лимона, влил мятного спирта и велел пить эту смесь маленькими глотками. Между ванными носился оголтелый Бекон, орал диким голосом и норовил сигануть в воду то к одному, то к другому. Ипатов отбивался от кота сначала молча, а потом не выдержал и завопил:
- Вильям Яковлевич! Спиридон Кондратьич! Ваш Бекон сбесился. Он лезет ко мне прямо в воду. Что мне с ним делать? Царапается, подлец!
Из-за перегородки раздался хохот Собакина:
- Вы уж его извините великодушно, мой друг. Он не к вам. Спиридон в отвар для ванн добавил валерианы. Для котов это что-то вроде наркотика. Вот от неё-то он и бесится. Я ему вылил лужицу на пол, он ко мне больше и не лезет. Советую вам поступить также.
Вслед за разъяснениями Александр Прохорович услышал знакомую песенку об удалом красавце и чародее Брюсе, а потом довольное урчание Бекона – видно он получил очередную порцию валериановой водички.
«Удивительное дело, - думал Ипатов, – вчера так наспиридонился, что думал - сегодня не встану. А вот, подишь ты, после этих процедур голова ясная и бегать хочется».
Тем же утром, занимаясь у себя туалетом, Вильям Яковлевич прислушивался к грохоту кухонной посуды на первом этаже и невнятному разговору двух своих помощников.
- Спелись, стар и мал, - улыбнулся Собакин.
Сыщик был доволен Ипатовым: не заносчив, добросовестен, смышлён. Правда, наивен. Но, это всё – по молодости, пройдёт. Настораживала только его астрологическая карта. Если в ней всё правда, то этот, казалось бы, невзрачный мальчишка может роковым образом изменить жизнь самого Собакина. Пока, в это что-то не верилось. Должно быть, я что-то напутал в расчетах, подумал Вильям Яковлевич.
Фамильярно, без стука заглянул Спиридон.
- Оладьи стынут! Ждём-с.
Не успели они позавтракать, как задребезжал входной звонок.
- Кому бы в такую рань? Ещё и десяти нет, – удивился Собакин.
Звонок продолжал трезвонить.
- Может мне открыть? – с готовностью вскочил из-за стола Ипатов.
- Не надо. Кондратьич видимо в фартуке: не хочет позориться. Преобразится и откроет.
Так и вышло. Слышно было, как Канделябров с кем-то говорит, судя по голосу: с женщиной. Собакин удивился: кто бы это? Дверь в столовую открылась и какой-то вдруг закаменевший Спиридон театрально объявил:
- К вам Лариса Аркадьевна Турусова. Просят принять.
Тишина наступила такая, что было слышно частое биение сердца ворюги-кота, который на кухне жадно глотал, замоченную в молоке печёнку для паштета.
В кабинете Брюса, кроме Турусовой, присутствовал Ипатов. Так решил Вильям Яковлевич. Он посчитал, что при разговоре с этой женщиной нужен свидетель. Ипатов был бледен, как полотно и глаз на посетительницу не поднимал.