Горец IV
Шрифт:
Этого не знал Дункан.
Да, не знал он этого. Не знал он и того, что в свете вышесказанных слов его вопрос звучит вовсе не так риторически, как ему самому казалось.
Как сказать… Может быть, такой спутник и нужен Судьбе — бредущий вслед за Конаном через силу…
Нужен для Силы самого Конана. Так?
Может быть, и так…
Но если бы Конан был способен принять этот вариант — он был бы другим человеком. Может быть, этот другой лучше справился бы с встающими перед ним проблемами. Даже наверняка —
Хотя — как сказать… Все-таки ведь именно Конан, а не кто-то другой, единственный из всех, сумел пройти свой Путь до конца.
Точнее, все-таки не весь Путь, а некую его часть. Сам же Путь — бесконечен…
Но Конан был Конан и становиться кем-то иным вовсе не собирался. Незачем!
Быть самим собой — тоже достойный выбор. Единственно достойный! Лучше плохо делать свое, чем…
А еще лучше — хорошо делать свое!
И именно потому, что Конан оставался самим собой, он протянул Дункану нечто.
И сказал:
— Смотри…
— Смотри!
Дункан жадно вгляделся, но ничего не понял сперва. Тряпки какие-то… Разодранные, окровавленные…
— Узнаешь рисунок тартана, ученик? Какому клану он принадлежит?
(Вот оно что… И как это Дункан сразу не догадался?! Воистину: хочет Господь покарать — первым делом лишает разума).
— Ты… ты снял это с убитого, Учитель?
— Да. Это одежда того, которого загрыз твой пес, заплатив за это своей жизнью.
— Ясно…
Странным движением взял Дункан окровавленные лохмотья: с ненавистью, с отвращением — и в то же время бережно. Великой ценностью обладали они…
— Итак, какой клан носит такие узоры?
— Не знаю, — прошептал Дункан, напряженно всматриваясь в материю.
— И я не знаю. Но я знаю тех, кто может это знать.
— Где они? — Дункан пружинисто вскочил на ноги.
Куда девалась усталость, где горе, где недавнее желание смерти?! Нет ничего этого. Будто не было никогда!
— Что же ты медлишь, Учитель?! В путь!
— В путь…
Говорили в старину: люди имеют право на месть. Но Тот, Кто Стоит Над Людьми, сказал: «Отмщение — мне!». И это — высшая правда…
19
…Вот так и было все. Наверное…
Наверное — потому что память Дункана не сохранила событий того вечера. Вернее, сохранила, но — избирательно.
Помнил он, как уходили они вдвоем из деревни. Помнил, как осматривал чужой тартан, жадно выискивая знакомый узор.
А между этими двумя вехами — пустота…
Не было попытки осесть на Священной Земле. Не было рун, вырезанных на камне. Вообще не было. Даже сами воспоминания о камне исчезли — а ведь им был не год и не два.
И уж, конечно, не было тех картинок, которые показывал ему Конан — из его и из своей жизни…
Рана памяти затянулась, как затягивается любая рана. Затянулась, оставив рубец.
Рубцом этим и были сохранившиеся воспоминания Дункана. Только о фактах — да и то не обо всех, — но уж никак не об их эмоциональной окраске…
…Когда миллионы лет меняют местами низменность и возвышенность, — горный хребет уходит под воду, лишь только оконечности вершин высочайших пиков продолжают торчать над поверхностью моря.
Но это уже не горы, а острова…
По ним, по этим островам, можно проследить направление исчезнувшего хребта. Но не его неприступность.
Поди разбери сквозь водяную толщу, где был удобный перевал, по которому шли отары овец, и сопровождающие их всадники даже не трудились оставить седло, чтобы брести в гору, держась за хвост лошади.
Может быть, не такой перевал был на этом месте, а наоборот — пропасть с почти отвесными стенами, непреодолимая даже для самых опытных горцев…
И думал Учитель, глядя на лицо своего ученика, вновь обретшее спокойствие: видно, не только на теле Первая Рана оставляет свой след.
Для души — тоже существует нечто вроде Первой Раны… Правда, не всегда она по времени совпадает с раной телесной — но что из того…
Только бы не изуродовал душу шрам, как уродует он иногда тело…
— Знаешь?
— Нет…
Каждый в Шотландии разбирается в волшебном переплетении нитей, образующем клановый узор. Но есть такие, кто сделал это занятие основным содержанием своей жизни.
Подобно тому, как всякий рыцарь разбирается в языке гербов, — но наряду с этим есть и Мастера Геральдики. Именно к их услугам прибегают, когда надо разоблачить самозванца или установить степень родства.
И знатоки «науки тартана» — тоже Мастера…
Не меньшим почетом и уважением окружаются они, чем Мастера Волынки или даже Мастера Клинка. Потому что не менее значимой представляется их работа.
Почему? По многим причинам…
В обществе, где столь важную роль играет клан, — прерогативы клана не менее важны.
Мастера Тартана помогают установить кровное родство — или свершить кровную месть. Или заключить свадьбу. Или определить главного наследника из нескольких претендентов.
Иногда после консультации с ними разгорается война. Иногда — война затухает.
Не одного и не двух мастеров обошли Конан с Дунканом. Вернее, Дункан с Конаном.
И каждому из них задавали вопрос:
— Знаешь?
И каждый, внимательно осмотрев плед и юбку-килт, снятые с убитого, отвечал:
— Нет…
Конечно, не все так просто было. С ходу к мастеру не явишься, с порога вопрос не задашь… Во всяком случае, к настоящему Мастеру. А ненастоящий…
Зачем он нужен, ненастоящий?
И приходилось участвовать в застольях, пить, не пьянея, эль, виски и красное вино. Пить — и похваливать, даже если вкус этого пойла выворачивал наизнанку.