Горец. Кровь и почва

Старицкий Дмитрий

– Чтобы больше бунтовать было неповадно, - огрызнулся я.
– Я не только Тортфортов там пострелял, но всех мятежных офицеров, что не сложили оружие по моему приказу. Я их об этом предупреждал. А я слов на ветер не бросаю.

– Услужливый дурак опаснее врага, Савва, - глаза императорского генерал-адъютанта метали громы и молнии, но голос его был ровен и четок.
– И как прикажешь теперь нам выходить из этого положения, как выявлять их затаившихся сообщников в имперском правительстве? В столичном обществе? При дворе? В генштабе?

На этот

наезд я заранее знал что ответить.

– Это ваша епархия, экселенц. А я был в своем праве. Согласно императорскому рескрипту я наделен правом внесудебной расправы над мятежниками. А на ваш последний вопрос отвечу, что по опыту знаю: слуги и денщики часто видят больше хозяев.

– Не учи отца! И баста!
– повысил на меня голос главный разведчик империи, ударив кулаком по столешнице. Да так что подскочил тяжелый чернильный прибор.

– Если я вам с императором больше не нужен, экселенц, - не обратил я внимания на вспышку генеральского гнева, - то прошу отпустить меня в Рецию. Все равно рано или поздно вы меня в нее опять загоните. Не в первый раз. Я поработал для вас ''Кровавым Кобчиком'', теперь вы можете поработать с ними добрым дядюшкой, попутно пугая мною несговорчивых.

– И какую награду ты себе за это хочешь?

– В гражданской войне, экселенц, награды неуместны, - отрезал я.

– Ты действительно так думаешь?
– поднял генерал брови.

– Конечно. Мятежники не внешние враги, а такие же подданные императора и имперские граждане, как и мы с вами. Какие могут быть награды за братоубийственную бойню. Вы видели ''гвардейский фарш'' на шоссе?

Молас резко кивнул, сжав губы. Но вслух ничего не сказал.

– Сколько там было истинно виновных? А сколько честно выполнявших устав и приказ? Как мы их в этом фарше рассортируем. Фарш невозможно прокрутить назад.

– Мда...
– Молас обогнул стол и сел в рабочее кресло, поправив бронзовый чернильный прибор на столе.
– Что еще я мог услышать от изобретателя кухонной мясорубки?

– Вы еще меня поясом для женских чулок попрекните, экселенц. Это модно сейчас у интеллигенции.

Чувствовал я себя предельно уставшим. Ночь не спать. Причем не спать очень активно. С рассвета до обеда воевать в первых рядах. Причем воевать без приказа сверху. Не говорить же Моласу, что таким образом я обезопасил своего сына. Ну, как мог. Мне бы еще барончика - мужа матери моего сына придушить для полного счастья, но он далеко - в плену у республиканцев. Руки у меня коротки.

– Итак, констатируем, что клан Торфортов больше в империи не существует, - генерал сломал в пальцах карандаш с досады.

– Не совсем так, экселенц. Барон Тортфорт сдался в плен республиканцам, убив своего денщика, дал врагу подробные показания и тем чуть не сорвал нам решающее наступление по прорыву позиционного тупика на Западном фронте. И вряд ли я унасекомил всех Тортфортов в империи. Только тех, кто мне под руку попался. А жаль. Зловредная семейка.

– Что ты с ними сделал?
– переспросил генерал-адъютант.

– Извел как вредных насекомых, - пояснил я.

Молас помолчал немного. Потом закурил.

– Что ты на самом деле хочешь?
– наконец спросил он меня, что его волновало.
– Скажи честно, Савва.

Я честно и ответил.

– Работать хочу. Авиацию развивать. И не хочу участвовать в ваших дворцовых интригах. И я устал от крови, экселенц. Честно.

– Иди пока, Савва, - устало махнул рукой Молас.
– Твою судьбу решит император.

Я вышел из кабинета императорского генерал-адъютанта в Кордегардии и широко улыбнулся. У меня получилось. Скоро уеду домой.

– Вы так выглядите, командор, словно вас только что произвели в генералы?
– с легким подхалимажем завистливо спросил майор Сувалки.

– Должен вас огорчить, майор. Наград за подавления мятежа не будет. Мне так кажется.

И надев шинель, я вышел на улицу.

Снегопад закончился. И вздыхая свежий, слегка морозный воздух я направился прогулочным шагом в дом лесничего проведать герцога. Пора его везти домой.

Ремидий пребывал в легкой послеоперационной лихорадке. На лице выступали капельки пота, которые периодически промакивала тампонами сестра милосердия - угрюмая блеклая женщина бальзаковского возраста.

Увидев меня в дверях, герцог вымучено улыбнулся.

– Наслышан уже, - буркнул он и показа глазами на медичку.

Я намек понял, забрал у женщины тампон и попросил ее выйти на время из палаты. Она попыталась возражать, но что я грозно цыкнул.

– Мне вас отсюда под конвоем вывести? Я могу.

– Он может, - подтвердил герцог.
– Он императорский чрезвычайный комиссар.

Когда за сердитой сестрой милосердия закрылась дверь, я проверил, не подслушивает ли кто в коридоре. Приказал часовому в холле никого к этой двери не подпускать и плотно закрыл ее за собой.

– Садись. Рассказывай, - приказал герцог.
– А то я тут как в вакууме. Видите ли, меня нельзя беспокоить... Вредно это... Тьфу на них.

– А просьбу для начала можно озвучить, ваша светлость?
– принялся я промокать его лицо свежим тампоном.

– Для тебя всё, что захочешь, - улыбнулся герцог уже без гримасы.

– Нужно имение на берегу моря у Риеста. Можно небольшое.

– Тебе?

– Нет. Моему сыну.

– Вам в Отрадном уже тесно?

– Нет, это не Мите. Это моему побочному сыну и его матери. Они Тортфорты.

– Ну, ты и кобель, - восхитился герцог и тут же поменял тему.
– Увезешь меня домой?

– Обязательно, ваша светлость. Как только разрешат вас передвигать с места на место.

– Вот именно... передвигать, - сплюнул герцог на паркет.
– Меня теперь два драбанта носить на руках будут. Думаешь, это приятно чувствовать себя перемещаемой вещью?

– Не будут, ваша светлость. Я вам кресло-коляску сделаю. Ее вы сами сможете двигать руками. Легко.

Ремидий улыбнулся ласково как добрый дедушка, пригладил усы. И заявил.