Горец
Шрифт:
Антон снова принялся отгибать пальцы.
— Изрядную часть — без сомнения большинство к настоящему моменту — составляют люди, присоединившиеся к ним после Революции ради власти и статуса. Идеологических убеждений у них не больше, чем у свиньи роющейся в кормушке. Заметную долю таких людей составляют бывшие офицеры секретной полиции Законодателей. Вот где собрались настоящие головорезы и громилы.
Еще один палец.
— Затем, есть большое количество пришедшей к ним молодежи. Практически все из долистов, из самых нижних слоев хевенитского общества. Некоторые из них, конечно, просто ищущие официального прикрытия садисты или озлобленные люди, намеренные
Леди Кэтрин начала было возражать, но Антон не дал ей вставить слова.
— Простите мэм, но так оно и есть. И не думайте иначе. Многие в мантикорской разведке считали, что после Революции хевенитская империя рассыплется. — Он фыркнул. — Особенно те, кто был на дипломатической службе. Кучка снобов из высшего общества, считающих, что бедняки представляют собой всего лишь ходячие желудки. Конечно, война Роба Пьера принесла много лишений долистам Хевена, не говоря уже о том, что было заморожено их пособие. Но не думайте ни на мгновение, что эти самые долисты всего лишь безмозглое пушечное мясо. Для нихРеволюция означала также сброшенное ярмо наследственной власти Законодателей.
На мгновение глаза Антона, казалось, полыхнули. Грифонские горцы выбрали отличный от долистов Хевена политический курс — как и сам Антон, они с пеленок становились ярыми лоялистами — но ни у кого из горцев не было проблем с пониманием ярости вынужденного подчинения. В течение веков горцы получили свою долю горького опыта общения с мантикорской аристократией. Сам Антон ненавидел Народную Республику Хевен — хотя бы за то, что они убили его любимую, его жену — но он не пролил ни единой слезинки по Законодателям, казненным после Революции Робом Пьером и его соратниками. По мнению Антона, существенная часть мантикорскойаристократии замечательно смотрелась бы на виселице. Уж точно половина членов Консервативной Ассоциации — с послом Хендриксом и адмиралом Юнгом в первых рядах.
Его врожденное чувство юмора преодолело вспышку гнева. На самом деле, на мгновение, он почувствовал некоторое смущение. Дружелюбно выглядевшая женщина, сидевшая по другую сторону стола — к которой, в конце-то концов, он пришел за помощью, не наоборот — также была членом той же самой аристократии. И, на самом деле, очень заметным членом. Хотя титул графини относился к середине жесткой шкалы дворянских титулов — только более жесткой от того, что они были искусственно созданы после заселения планеты — состояние графини Тор было больше, чем у большинства герцогов и герцогинь.
Должно быть что-то из его мыслей отразилось на лице, поскольку леди Кэтрин расплылась в улыбке до ушей.
— Эй, морячок! — сдавленно хихикнула она. — Полегче со мной, ладно? Ничего не поделаешь, такая уж уродилась.
В это мгновение Антона ошеломило, насколько прекрасной она выглядела. Это было в каком-то роде странное ощущение — незамутненный вид на личность сквозь барьеры плоти. Лицо графини нельзя было назвать привлекательным, разве только благодаря некой открытой свежести. И хотя фигура у неё была определённо женской, но долговязой — практически костлявой — изрядно за пределами того, что обычно считалось, как минимум мужчинами, “сексуальным”. Однако Антону не было нужды спрашивать, чтобы знать, что леди Кэтрин ни разу в жизни не задумалась над тем,
Просто такова она была. Вот она я. Вот как я выгляжу. Не нравится? Тогда иди…
Антон не сдержался и улыбнулся в ответ, только представив себе поток грубой брани, который за этим последовал бы.
Мгновение длилось и длилось. Двое, до сего дня незнакомцы, улыбались друг другу. И по мере этого началось то, что Антон по классике знал как “лёд начал таять”.
И поэтому его потрясение усилилось. Он пришел сюда с грузом многолетней скорби вдовца и обретенной ярости отца, ребенок которого в опасности. Он искал здесь всего лишь помощи. А нашел — черт подери, если это не так! — женщину, которая впервые с того ужасного дня, когда погибла Хелен, неподдельно заинтересовалаего.
Он старался отвести взгляд, но не мог. И, когда улыбка сошла с лица графини, он понял, что ничего ему не показалось. Она также чувствовала это неимоверное притяжение.
Положение переломил всплывший в памяти образ его дочери. Хелен, тогда четырехлетняя девочка, сидела у него на коленях в тот самый момент, когда её мать погибала. Хелен-мать спасла Хелен-дочь. Ответственность отца никуда не делась.
Леди Кэтрин откашлялась. Антон понимал, что она пытается дать ему время прийти в себя, и был за это глубоко благодарен. Хотя, конечно же, эта самая сверхъестественная интуитивность только усилила ее привлекательность.
— Вы говорили, капитан… — голос ее несколько охрип.
Антон наконец-то сумел оторвать от нее глаза и запустил пятерню в свои густые и жесткие черные волосы.
— Дело в том, мэм…
— Антон, называй меня Кэти, хорошо?
Он убрал руку.
— Кэти, поверь мне в этом. По всему хевенитскому обществу проходят разделительные линии. И Госбезопасность здесь не исключение. Оскар Сен-Жюст знает это не хуже — черт, лучше— кого-либо во вселенной. Может быть за исключением самого Роба Пьера.
Антон подался вперед, держа руки перед собой.
— Поэтому он предусмотрительно отделяет агнцев от козлищ. Точнее — поскольку секрет телепатии пока никем не раскрыт — позволяет агнцам и козлищам разделиться самостоятельно. Громилы вызываются служить в концентрационных лагерях, а юные идеалисты с горячими головами рвутся на передовую. Что для шпионов означает что-то вроде Чикаго.
Он кивнул в сторону окна.
— И в большинстве своем в местной Госбезопасности именно такие кадры. Во всяком случае среди младших чинов. Они круты, да… даже безжалостны. Но я знаю, что не они похитили мою дочь.
Кэти в свою очередь подалась вперед. Но если движения Антона были скупыми и сдержанными, ее были порывистыми и выразительными.
— Антон, я не могу искренне сказать, что согласна с твоей оценкой. У меня, конечно, нет твоего опыта работы в разведке, но мне приходилось иметь дело с изрядным количеством молодых… э-э, “горячих голов”. Некоторые из них, как ни прискорбно это признать, не побрезговали бы любымударом по врагу.
Антон покачал головой.
— Не побрезговали бы. Но побрезговали быиспользовать для этого неправильное оружие.