Горечь испытаний
Шрифт:
– Да, конечно...
Поспешно выхожу в комнату приема посетителей. Навстречу мне поднимается со стула двухметрового роста детина борцовского телосложения, в белом балахоне и с золотой серьгой в левом ухе. Он долго трясет мою руку своими мощными дланями и разражается восточным панегириком - изъявляет симпатии к моей прекрасной стране. Все это обильно сдабривается именами, названиями городов, цитатами из высказываний политических деятелей, писателей. Правда, Гоголь при этом путается с Горьким, Достоевский с Чернышевским, а Волга с иволгой. Минут через десять он переходит к описаниям невероятных мытарств частного журналиста в мире, где "царит дух частного предпринимательства". Затем я узнаю, что у него большая семья, семь человек детей, что старшую дочь - о, Господи!
– предстоит скоро выдавать замуж, а среднему сыну идти учиться - о, Господи!
– в колледж.
Затем он мне показывает экземпляр своего журнала, бледное изданьице на двадцати полосах мелкого формата, название которого вовсе и не "Кактус и глобус" и не "Уксус и фикус", а "расы и классы". Размахивая ручищами, он начинает убеждать меня в том, что все люди - братья, что война никому ненужна, что Индия - колыбель человеческой цивилизации и что единственное спасение нашей планеты - в немедленном создании всемирного правительства. Место главы такого правительства должен непременно занять Хрущев, а крупных собственников можно будет, в конце-концов, уговорить поделиться своими богатствами со всеми людьми на Земле. Ради воплощения в жизнь столь благородного идеала он собирается выпустить в следующем месяце специальный номер своего журнала. Вот он и пришел в наше посольство с тем, чтобы выяснить, какую финансовую помощь мы смогли бы ему оказать.
Он, конечно, не сомневается, что посол СССР в Дели напишет для этого номера специальную статью. Но вот как бы насчет двухсот-трехсот рупий? Жизнь сейчас так вздорожала и так возросли издержки производства, что одному ему невмоготу поднять выпуск специального сдвоенного номера. Ведь идея такая важная, такая благородная! И - политический резонанс!
Я долго и вежливо разъясняю ему, что финансированием прессы мы не занимаемся, что идея создания всемирного правительства - лишь красивая утопия, и что богачи, черт их побери, никогда добровольно не расстанутся со своими рупийками, на то они и богачи.
Он слушает внимательно, уставившись в пол. Затем поворачивается ко мне и глядит на меня уже не восторженными глазами, а грустными и в то же время шальными глазами человека, в чем-то твердо убежденного.
– Вероятно, в большинстве вопросов вы и правы, господин Картенев. Но идея всемирного правительства - гениальна. Вы посоветуйтесь с господином послом, а я еще как-нибудь заскочу к вам. Честь имею!
И он спешит к выходу, подобрав полы своего белого балахона обеими руками...
В коридоре встречаю советника Карлова и вкратце рассказываю ему о раннем визитере. Карлов смеется:
– Бьюсь об заклад, что этот ваш "Кактус" до вас побывал в английском, американском и еще в нескольких посольствах или сейчас туда направился. А как же иначе! Вопрос о всемирном правительстве требует весьма широких международных консультаций...
Не успел я вернуться к себе и приняться за справку о процессе монополизации прессы Индии, как снова звонок.
– Виктор Андреевич!
– опять дежурный.
– Тут к вам еще один журналист на прием просится. Что ему сказать?
И вот передо мной невысокий, худощавый человек в стареньком дхоти, в стертых кожаных босоножках - из тех, которые держатся на одном большом пальце ноги. Редкие, седые, длинные волосы - чуть не до плеч. И добрые-добрые, усталые глаза.
– Понимаете ли, мистер Картенев, - говорит он застенчивым глухим голосом,- я свободный журналист.
– Простите?..
– Ну, видите ли, я не работаю в штате редакции определенной газеты или журнала, а пишу по заказу.
Он торопливо раскрывает передо мной дешевенькую бумажную папку, в которой аккуратно подшиты газетные вырезки - его статьи.
– Вот это, например, "Земельная реформа и горсть риса". А это, торопится он, словно боится, что я его перебью, это - "Сколько земли надо одному человеку", - о помещиках Севра Индии. А это интервью с министром сельского хозяйства нашей страны. Вы, конечно, знаете, что с помощью Советского Союза в Суратгархе создана образцово-показательная государственная ферма.
Я беру у него папку, листаю. Есть вырезки совсем свежие, есть более старые, но тематика у них одна: сельскохозяйственные проблемы Индии.
– насколько я смог понять, - ободряюще говорю я, - Вы специализируетесь на проблемах, так или иначе связанных с хлебом, а точнее, с рисом насущным.
Чем-то этот человек вызывает во мне симпатию. Чем?
– Истинно, - поспешно соглашается он. И добавляет: - Уже двадцать лет, как я занимаюсь только этой тематикой!
мы еще раз встречаемся взглядом. И я вдруг понимаю, что передо мной голодный, да-да,голодный трудяга пера.
– Вы знаете, господин Картенев, я хотел бы написать книжку о госферме, созданной с вашей помощью.
– Это интересно, - говорю я.
– О, и еще как! Это потрясающе интересно. Вы знаете, ферма существует всего лишь пять лет, а средние показатели я имею в виду урожайность различных культур, надои молока и прочее - выше, чем в зажиточных частных хозяйствах. И это ведь при условии, что ферма находится в полосе пустынь и что ирригация там пока все еще несовершенна. Вот, не изволите ли полюбопытствовать? Примерный план книги.
Я бегло просматриваю протянутый им листок бумаги. Что ж, ничего не скажешь, логично, занимательно, полезно.
Да-а, с одной стороны, его предложение, вроде бы, прямо связано с нашей помощью Индии, с пропагандой этой помощи, а с другой - индийский журналист, советское посольство... Щекотливо, ведь верно? Могут сказать: "Купили!"...
В таких случаях, как этот, особенно остро чувствуешь недостаток опыта, незнание уже сложившейся практики.
– Вы знаете, мистер Картенев, - прерывисто шепчет он, ни одно правое издательство такую книгу не опубликует. А левые - все нищие.
Мне страшно хочется сказать ему что-то теплое, ободряющее. Ведь я же вижу, что это честный, порядочный человек, друг. Я уверен в этом на девяносто девять и девять десятых процента.
Но я отвечаю ему так, как, видимо, отвечают в таких случаях все третьи секретари всех посольств:
– Вы, пожалуйста, оставьте этот планчик у меня. Я подумаю, посоветуюсь, и, скажем, через недельку сообщу вам свое решение...
Со стороны все это выглядит убедительно, солидно. А по существу маленький и слабо ориентирующийся в обстановке чиновник становится в царственную позу дипломата великой державы.