Горгий
Шрифт:
Калликл. Совершенно прав.
Сократ. И так же во всех прочих случаях, например, если бы мы захотели пойти на государственную службу и призывали друг друга заняться врачебным делом. Прежде чем решить, что мы для этого годны, мы, конечно, испытали бы один другого, ты — меня, а я — тебя. «Во имя богов, — спросил бы ты, — а у самого Сократа как здоровье? И случалось ли ему лечить и вылечивать других людей, рабов или свободных?» Вероятно, и я испытал бы тебя таким же самым образом.
И если бы мы обнаружили, что никто не сделался здоровее с нашею помощью, — никто из иноземцев и граждан, мужчин и женщин, — клянусь Зевсом, Калликл, положение оказалось бы поистине смехотворным: люди дошли бы до такого
68
См.: Лахет, прим. 20.
Калликл. Мне кажется, что да.
Сократ. А теперь, любезный мой, раз ты сам недавно принялся за государственные дела и раз стыдишь меня за то, что я к этим делам равнодушен, и зовешь последовать твоему примеру, не испытать ли нам друг друга? «Что, стал ли в прежние времена кто-нибудь из афинян лучше благодаря Калликлу? Есть ли хоть один человек, иноземец или афинский гражданин, раб или свободный, безразлично, который прежде был бы дурным — несправедливым, распущенным и безрассудным, а Калликл превратил бы его в человека достойного?»
Скажи мне, Калликл, если кто задаст тебе такой вопрос, что ты ответишь? Кто стал лучше благодаря общению с тобою, кого ты назовешь? Отчего же ты молчишь — разве ты ничего не достиг в частной жизни, прежде чем взяться за общественное дело?
Калликл. Ох, Сократ, какой же ты задиристый!
Сократ. Да не из задирчивости я тебя спрашиваю, а потому, что действительно хочу понять твой взгляд — каким образом, по-твоему, следует вести государственные дела у нас <в Афинах>. Была ли у тебя с самого начала какая-нибудь иная цель, или ты заботишься только об одном — чтобы мы, твои сограждане, стали как можно лучше?
Разве мы уже не признали, и вдобавок не один раз, что именно этим должен заниматься государственный человек? Признали или нет? Отвечай! Ладно, я сам за тебя отвечу: да, признали. Но если в этом заключается служба, которою порядочный человек обязан своему городу, вспомни про тех мужей, что ты называл немного раньше, — про Перикла, Кимона, Мильтиада и Фемистокла, — и скажи, по-прежнему ли ты считаешь их хорошими гражданами.
Калликл. Да, по-прежнему.
Сократ. А раз хорошими, ясно, что каждый делал сограждан лучше, чем они были раньше. Так или нет?
Калликл. Так.
Сократ. Стало быть, когда Перикл впервые выступал перед народом, афиняне были хуже, нежели в тот день, когда он выступал перед ними в последний раз?
Калликл. Возможно.
Сократ. Нет, не «возможно», мой милый, а «непременно», как явствует из всего, в чем мы с тобою согласились, разумеется если он и вправду был хорошим гражданином.
Калликл. Что ж с того?
Сократ. Ничего. Но ответь мне, пожалуйста, еще вот на какой вопрос: как считается, афиняне благодаря Периклу стали лучше или же, наоборот, развратились по его вине? Я по крайней мере только и слышу, что Перикл, впервые установив и введя жалованье, превратил афинян в лодырей, трусов, пустомель и корыстолюбцев [69] .
69
Плутарх пишет о Перикле: «По свидетельству многих других авторов, Перикл приучил народ к клерухиям (т. е. раздачам наделов. — А. Т.-Г.), получению денег на зрелища, к вознаграждениям; вследствие этой дурной привычки народ из скромного и работящего под влиянием тогдашних политических мероприятий стал расточительным и своевольным» (Перикл IX). Плутарх повествует об обвинениях, направленных против Перикла демосом и инспирированных врагами Перикла. Смерть друга Перикла скульптора Фидия, обвиненного в воровстве золота, предназначенного для статуи Афины, процесс над другом Перикла философом Анаксагором и изгнание его, нападки на возлюбленную Перикла Аспазию, чума, разразившаяся в Афинах, и военные неудачи афинян — все это привело к тому, что афиняне «с камешками в руках стали голосовать против Перикла и, получив всю полноту власти, лишили его должности стратега и наложили денежный штраф» (XXXV). Однако афиняне раскаялись, и «народ просил простить ему его несправедливость» (XXXVII). См. также: Феаг, прим. 19.
Калликл. От кого ты это слышишь, Сократ? От молодцев уродующих наш слух [70] !
Сократ. Но вот что я уже не от других слышу, а знаю точно, и ты тоже знаешь, — что сперва Перикл пользовался доброю славой и афиняне не присуждали его ни к какому позорному наказанию, пока сами были хуже, когда же заслугами Перикла сделались честны и благородны, — к концу его жизни, — то осудили его за воровство и чуть было смертного приговора не вынесли, считая его, видно, скверным гражданином.
70
Кулачная борьба, в которой могло быть повреждено и лицо, была очень распространена у спартанцев (ср.: Протагор 342b).
Калликл. Ну, и что же? Признать по этой причине Перикла дурным?
Сократ. Ну, во всяком случае скотник, присматривающий за ослами, лошадьми или быками, оказался бы дурным при таких обстоятельствах, — если бы он принял животных смирными, и они не лягали бы его, и не бодались, и не кусались, а потом, под его присмотром, вдруг одичали.
Или же тебе не кажется дурным скотник, — кто бы он ни был и за каким бы скотом ни ходил, — у которого смирные животные дичают? Да или нет?
Калликл. Да, да — только бы тебе угодить!
Сократ. Тогда угоди мне еще раз и скажи: человек — тоже одно из живых существ?
Калликл. Как же иначе!
Сократ. Стало быть, Перикл присматривал за людьми?
Калликл. Да.
Сократ. Что ж получается? Не следовало ли им, как мы с тобою только что установили, сделаться под его присмотром справедливее, если он действительно хорош и искусен в государственном управлении?
Калликл. Непременно.
Сократ. Но справедливые смирны, как говорит Гомер [71] . А ты что скажешь? Так же, как Гомер?
Калликл. Да.
Сократ. Но у Перикла они одичали и вдобавок накинулись на него самого, чего он уже никак не ожидал.
Калликл. Ты хочешь, чтобы я согласился с тобою?
Сократ. Да, если находишь, что я прав.
Калликл. Будь по-твоему.
71
Такого изречения буквально у Гомера нет. Однако есть близкие по смыслу места, например: Од. VI 119–121; VIII 575 сл.