Гори, ведьма, гори! (сборник)
Шрифт:
– Отвечаю «нет» на все ваши вопросы. Питерс был со мной всю прошлую неделю. Он был совершенно здоров. Сегодня вечером мы беседовали с ним в моей квартире за поздним, но довольно легким обедом. Посреди фразы он вдруг остановился, полуобернув голову, как бы прислушиваясь, затем соскользнул на пол. Когда я нагнулся над ним, он был такой, как сейчас. Это случилось в половине первого. В час мы были у вас.
– Хорошо. Это дает нам хотя бы точное время приступа. Вы можете идти, мистер Рикори, если не хотите оставаться с больным.
– Доктор Лоуэлл, – сказал он, – если этот человек умрет и вы не узнаете, что с ним было, я плачу вам обычный гонорар – и госпиталю тоже – не больше. Но если вы узнаете, хотя бы даже после его смерти, в чем дело, я заплачу вам сто тысяч для благотворительных целей, какие вы назовете. Если же вы сделаете это до его смерти и вернете ему здоровье, я плачу эту сумму вам лично.
Я смотрел на него, не понимая. Затем смысл предложения дошел до меня, и с трудом сдерживая гнев и раздражение, я ответил:
– Рикори, мы живем с вами в разных мирах, поэтому я отвечаю вам очень вежливо, хотя мне и трудно сдерживаться. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему или выяснить, что с ним. Я сделал бы это и если бы вы были бедняком. Я заинтересован в нем только как в проблеме, бросающей вызов мне как врачу. Но в вас и в ваших деньгах – нисколько. Считайте, что я положительно отказываюсь. Понятно?
Он промолчал.
– Так или иначе, – сказал он наконец, – я больше, чем когда–либо хочу, чтобы вы лечили его.
– Очень хорошо. Где я могу найти вас, если вы мне понадобитесь?
– Видите ли, я с вашего позволения хотел бы иметь… представителей что ли в этой комнате, все время. Двух. Если вы захотите видеть меня – скажете им, и я скоро буду здесь.
Я улыбнулся, но он был серьезен.
– Вы напомнили мне, доктор, что мы живем в разных мирах. Вы принимаете свои меры, чтобы быть в безопасности в вашем мире, а я стараюсь уменьшить опасности в своем. И опасаюсь от них, как могу.
Все это выглядело противозаконно, но мне нравился Рикори. Он чувствовал это и настаивал.
– Мои люди не будут мешать. Они будут охранять вас и ваших помощников, если то, что я подозреваю – правда. Но они будут в комнате днем и ночью. Если Питерса переведут, они будут сопровождать его.
– Хорошо, я устрою это, – сказал я.
Я послал санитара, и он вернулся с одним из стражей. Рикори пошептался с ним, и он вышел. Немного погодя, оба стража вернулись вместе. За это время я объяснил ситуацию дежурному врачу. Оба стража были хорошо одеты, вежливы, со сжатыми губами и холодными внимательными глазами. Один из них взглянул на Питерса.
– Иисусе! – пробормотал он.
Комната была угловой, с двумя окнами: одно на бульвар, другое – на боковую улицу. Дверь вела в залу. Ванная была темная, без окон. Рикори и его телохранители детально осмотрели комнату. Рикори потушил свет, все трое подошли к окнам и внимательно осмотрели улицу напротив госпиталя, где располагалась церковь.
– Эту сторону наблюдать, – сказал Рикори и указал на церковь. – Можно включить свет.
Он подошел к двери, потом вернулся.
– У меня много врагов, доктор, а Питерс был моей правой рукой. Если один из этих врагов убил его, он сделал это, чтобы ослабить меня. Я смотрю на Питерса и впервые в жизни я, Рикори, боюсь. Я не хочу быть следующим, не хочу смотреть в ад!
Я недовольно заворчал.
Он снова подошел к двери и снова остановился.
– Есть еще одна вещь, доктор. Если кто–нибудь позвонит по телефону и спросит о здоровье Питерса, пусть подойдут мои люди. Если кто–нибудь придет и будет спрашивать, впустите его, но если их будет несколько, впустите только одного. Если кто–нибудь будет уверять, что он его родственник, пусть его расспросят мои люди.
Он сжал мою руку и вышел. На пороге его ждала другая пара телохранителей. Они пошли – один впереди, другой сзади него. Я заметил, что выходя, Рикори энергично перекрестился.
Я закрыл двери и вернулся в комнату. Я посмотрел на Питерса и… если бы я был религиозен, я бы тоже перекрестился. Выражение лица Питерса переменилось. Ужас исчез. Он по–прежнему смотрел как бы сквозь меня и внутри себя, но с выражением какого–то злого ожидания, такого злого, что я невольно оглянулся. В комнате никого не было. Один из парней Рикори сидел у окна в тени, наблюдая за парапетом церковной крыши, другой неподвижно сидел у дверей.
Брейл и сестра Уолтерс стояли по другую сторону кровати. Их глаза не могли оторваться от лица Питерса. Затем Брейл повернул голову и осмотрел комнату, как это сделал только что я.
Вдруг глаза Питерса стали сознательными, они увидели нас, увидели комнату. Они заблестели какой–то необычайной радостью. Радостью не маниакальной, а дьявольской. Это был взгляд дьявола, надолго исключенного из любимого ада и возвращенного туда. Затем это выражение исчезло и вернулось прежнее – ужаса и страха. Я невольно с облегчением вздохнул, как будто из комнаты исчез кто–то злобный. Сестра дрожала. Брейл спросил напряженно:
– Как насчет еще одной инъекции?
– Нет, – ответил я. – Понаблюдайте за ним без наркотиков. Я пойду в лабораторию.
В лаборатории Хоскинс продолжал возиться с пробирками.
– Ничего не нашел. Прекрасное здоровье. Правда, я не все еще закончил.
Я кивнул, предчувствуя, что и остальные анализы ничего не дадут. И я потрясен случившимся больше, чем мне хотелось бы сознаться. Меня давило ощущение какого–то кошмара. Чтобы успокоиться, я взял микроскоп и стал рассматривать мазки крови Питерса, не ожидая, впрочем, ничего интересного. Но на четвертом мазке я наткнулся на что–то необычайное. При повороте стекла появился белый шарик. Простой белый шарик, но внутри него наблюдалась фосфоресценция, он сиял, как маленький фонарик! Сначала я подумал, что это действие света, но свечение не исчезало. Я подозвал Хоскинса, он внимательно посмотрел в микроскоп, вздрогнул и покрутил винтами.