Гори, ведьма, гори! (сборник)

Меррит Абрахам Грэйс

И когда я сейчас все это вспоминаю, мне кажется, что она себя как–то странно после этого вела. То она была весела, то… ну, как сказать… задумчива, что ли…

Около 10 дней назад она вернулась домой с завязанной ногой. Правой? Да. Она сказала, что пила чай с этой странной женщиной и случайно опрокинула чайник. Горячий чай пролился на ногу. Женщина смазала ногу какой–то мазью, и теперь она нисколько не болит. «Но я думаю, что нужно смазать ногу чем–нибудь своим», – сказала мне Харриет. Затем она спустила чулок и начала развязывать бинт. «Странно, – сказала она, – смотри, Джоб, здесь был ужасный ожог, и уже зажил. А ведь не прошло и часа, как она смазала мне его мазью».

Я

посмотрела на ее ногу. На ней была большая красная полоска, но совершенно зажившая. Я сказала, что по–видимому, чай был не очень горячий. «Но ведь это был ожог, Джоб, – сказала она, – я хочу сказать, сплошной пузырь». Я осмотрела повязку. Мазь была голубоватая и как–то странно блестела, словно сияла. Я никогда не видела ничего подобного. Запаха не было. Свет мази странно мерцал, то есть не горел, а померцал некоторое время и исчез. Харриет побледнела. Потом снова поглядела на свою ногу. «Джоб, – сказала она, – я никогда не видела, чтобы что–нибудь заживало так быстро, как моя нога. Она, должно быть, ведьма». «Господи, о чем ты говоришь, Харриет?» – спросила я. «О, ничего. Только мне хотелось бы разрезать это место на ноге и втереть что–нибудь противодействующее этой мази».

Затем она засмеялась, и я решила, что это шутка. Но она смазала место ожога йодом и завязала чистым бинтом. На утро она разбудила меня и сказала: «Посмотри теперь. Вчера на ногу был вылит чайник кипятка, а сегодня кожа уже загрубела, хотя должна быть очень нежной. Джоб, я хотела бы, чтобы ожог существовал».

Вот и все, доктор. Больше она ничего не говорила. Казалось, она все позабыла. Я как–то спросила у нее, где находится эта маленькая лавочка и кто была эта женщина, но она не сказала, не знаю почему. Но после этого она никогда уже не была веселой и беспечной. Никогда. О, почему она должна была умереть? Почему?

Брейл спросил:

– Послушайте, Роббинс, а номер 491 вам что–нибудь говорит? О каком–нибудь адресе, например?

Она покачала головой.

Я рассказал ей о движении ресниц Харриет.

– Она явно хотела передать нам что–то этими цифрами. Подумайте, что.

Вдруг она выпрямилась, стала что–то считать на пальцах, потом кивнула.

– А не могла ли она передать слово? Может это буквы «Д», «И» и «А». Это первые три буквы имени «Диана».

– Да, конечно, это довольно просто. Она могла попытаться попросить нас позаботиться о ребенке.

Я взглянул на Брейла. Он отрицательно покачала головой.

– Она знала и так, что я это сделаю. Нет, это что–то другое.

Вскоре после ухода Роббинс позвонил Рикори. Я сказал ему о смерти Уолтерс. Он был искренне расстроен. Затем мы занялись грустным делом – вскрытием тела. Результаты были те же – ничего такого, от чего девушка могла бы умереть. Около четырех часов следующего дня Рикори снова позвонил по телефону.

– Будете дома между шестью и девятью часами, доктор?

В его голосе слышалось сдерживаемое волнение.

– Конечно, если это нужно, – ответил я, – вы нашли что–нибудь, Рикори?

Он помолчал, раздумывая.

– Не знаю. Может быть – да.

– Вы подразумеваете то предполагаемое место, о котором вы говорили?

Я даже не пытался скрыть свое волнение.

– Возможно. Я узнаю позже. Я еду сейчас туда.

– Скажите, Рикори, что вы предполагаете там найти?

– Кукол, – ответил он. И, словно избегая дальнейших разговоров, повесил трубку.

Кукол! Я сидел, задумавшись. Уолтерс купила куклу и в том самом месте получила этот странный ожог. У меня не было сомнения, что именно через него получила она эту болезнь, через него и через мазь.

И она давала нам это понять. Впрочем, может быть, она и ошибалась. Но Уолтерс любила детей, как и те восемь. И, конечно, дети больше всего любят кукол.

Что же обнаружил Рикори? Я позвонил Роббинс и попросил привезти куклу, что она и сделала. Кукла была исключительно хороша. Она была вырезана из дерева и затем покрыта гипсом. Она была поразительно похожа на живого ребенка – ребенка с маленьким личиком Эльфа. Ее платье было покрыто изысканной вышивкой – нарядное платье какой–то страны, которую я не мог определить. Эта вышивка была просто музейной вещью и стоила, конечно, куда дороже, чем сестра Уолтерс могла себе позволить. Никакой марки с указанием фирмы или хозяина магазина не было.

Осмотрев внимательно, я спрятал куклу в ящик стола, и с нетерпением стал ждать звонка Рикори.

В семь часов раздался звонок у дверей. Я услышал голос Мак–Кенна. Увидев его, я сразу понял, что что–то неблагополучно. Его загорелое лицо побледнело, глаза смотрели изумленно.

– Пойдемте к машине, док. Хозяин, кажется, умер.

– Умер? – воскликнул я и бросился вниз к машине. Шофер открыл дверцу, и я увидел Рикори, сжавшегося в углу заднего сиденья. Я не услышал пульса, а когда поднял ему веки, на меня уставились невидящие глаза. Но он был еще теплым. Я приказал внести его. Мак–Кенн и шофер положили его на кушетку в моем кабинете. Я нагнулся над ним со стетоскопом. Сердце не билось, дыхания не было. По всей видимости, Рикори был мертв. И все–таки я не мог успокоиться. Я проделал все, что делается в сомнительных случаях – безрезультатно. Мак–Кенн и шофер стояли рядом. Они прочли приговор на моем лице и переглянулись; лицо каждого из них сдерживало страх, и шофер был напуган больше, чем Мак–Кенн. Последний спросил меня монотонным голосом:

– Может быть, это отравление?

– Да, может…

Я остановился. Яд! И этот страшный визит, о котором он говорил по телефону! А возможность отравления в других случаях! Но эта смерть была не такой – я чувствовал это – как те…

– Мак–Кенн, – обратился я к телохранителю, – когда и где вы заметили, что с хозяином не все в порядке?

Он ответил также монотонно.

– Около шести кварталов от вас. Хозяин сидел близко, неожиданно он сказал: «Иисус!», как будто испугался. Прижимая руки к груди, застонал и словно окаменел. Я сказал ему: «Что с вами, босс? Вам больно?» Он не ответил, затем свалился в мою сторону, а глаза его были широко открыты. Он показался мне мертвым. Тогда я крикнул Полю, чтобы он остановил машину, и мы осмотрели его. А затем на всех парах прилетели сюда…

Я прошел в кабинет и налил им по стаканчику спирта с бренди – они явно нуждались в этом. Потом покрыл тело простыней.

– Сядьте, ребята. Итак, Мак–Кенн, расскажи мне все, что случилось с того момента, как вы выехали из дома. Не упускай ни малейших деталей.

Он начала:

– Около двух часов босс поехал к Молли, это сестра Питерса, оставался у нее час, вышел, поехал домой и приказал Полю вернуться за ним в четыре. Но он много говорил по телефону, поэтому мы выехали только в пять. Он приказал Полю ехать на одну маленькую улицу за Баттери–парком. Он сказал Полю, чтобы тот ехал по улице, а машину остановил бы около парка. А мне он сказал: «Мак–Кенн, я пойду туда один. Я хочу, чтобы они знали, что я пришел один. – И добавил, – у меня есть на то причины. А ты будь поблизости, но не заходи, пока я не позову тебя». Я сказал: «Босс, вы думаете, что это благоразумно?» «Я знаю, что делаю. Выполняй то, что я приказал», – ответил он. Поэтому я замолчал.