Гориллы в зелени
Шрифт:
Глава XIV
Прошло пять дней, как я не видела и не слышала Даню. Я каждый день звонила ему на телефон, но вместо ответа включался автоответчик, сообщающий мне бездушным женским голосом: «Телефон выключен или вне зоны действия сети. Оставьте свое сообщение после сигнала, абонент вам перезвонит». Я оставляла сообщения одно за другим. Вначале простые, вроде: «Даня, это я… перезвони мне, пожалуйста». Но затем они стали принимать маниакально-истеричный характер: «Позвони! Где ты? Что с тобой случилось? Почему ты не хочешь со мной разговаривать?», «Почему ты не звонишь? Ты решил вот так
Я никуда не выходила из дому, боясь пропустить его возвращение. Сидела на диване, слушала музыку, набирая в сотый раз его номер. Раздавались гудки, но никто не подходил. Снова включился автоответчик, уже ставший моим новым лучшим другом. Я вначале испугалась, несколько секунд молчала, а потом просто сказала: «Даня, это я, где ты?»
Прошла, наверное, вечность, прежде чем он перезвонил. Я увидела, как на дисплее замелькало его имя, и сразу же нажала на кнопку ответа.
— Алло, Даня, ты где? — почти кричала я в трубку.
— Я здесь, Маш.
— Почему, почему ты не звонил, я так волновалась, так переживала. Что с тобой?
— Со мной все хорошо, — все таким же, как мне показалось, равнодушным голосом говорил он. — Мне нужно тебя увидеть.
— Хорошо, я буду через десять минут, пришли мне смс, где ты.
Я выбежала из квартиры, схватив со стола только бумажник. Снова не вызывая лифт, побежала по лестнице вниз. Вместо кадки с пальмой столкнулась на втором этаже с Эльвирой Артемьевной, очень специфической старушкой из нашего подъезда.
— Здравствуй, Маша, — сказала она, растягивая слова.
— Здрасьте.
— Постой, — она схватила меня за рукав.
Я посмотрела на ее старые, одряхлевшие руки. Кожа на них была вся в пигментных пятнах. «Какой ужас! — подумала я. — Неужели я тоже однажды стану вот такой же старой и некрасивой, буду никому не нужна, даже собственному мужу». Эльвира Артемьевна держала в руке сигарету и помойное ведро.
— А как твой… муж поживает?
— Какой муж? — удивилась я.
— Даниил Олегович! Или у тебя есть еще кто-то?
— Эльвира Артемьевна, сколько раз вам объяснять, мы не муж и жена. Мы просто живем вместе.
— Как! — кажется, старушка давно выжила из ума и страдала забывчивостью, ведь подобные вопросы она задавала мне всякий раз, когда я сталкивалась с ней. — Вы живете не расписанные? Да как это можно?! Сожительство! Вот Сталин бы вас за такое давно в ГУЛАГ сослал.
А может, ей просто нравилось читать нотации?
— Да, конечно. Только мы ж с ним просто соседи, знаете, как в коммунальной квартире. Даже плита общая, а сковородки разные.
Видимо, я напоминала ей о каких-то старых, добрых и милых, на ее взгляд, временах, потому что лицо Эльвиры Артемьевны словно молодело, на нем появлялась улыбка и, кажется, все ее мысли уносились на много лет назад, когда она вот так же с кем-нибудь ругалась на кухне.
— Постой, детка, — ее голос смягчился, став заговорщицки приветливым. Она достала из халата какую-то помятую бумажку, где корявым, прыгающим почерком было написано: «Собрание в 19 часов в клубе, явка строго обязательна». — Я знаю, вы, молодежь, сейчас любите в клубы ходить.
— Да, очень!
— Вот я туда тебя и приглашаю! У нас клуб! Самый настоящий! Сначала партсобрание, чтение протокола, устава, а затем чай и танцы. Вы придете?
— Спасибо, Эльвира Артемьевна, обязательно придем.
Эльвира Артемьевна была старой заядлой коммунисткой, несмотря на свой возраст и всевозможные болезни, ходила на митинги к Кремлю, отстаивала права коммунистической партии, пыталась ввести в нашем доме комендантский час и талоны на проезд в лифте. В общем, она была забавной, но безобидной, с политическим уклоном старушкой, к которой всего лишь нужно найти правильный подход.
— Извините, я тороплюсь.
— Да? — удивилась она. — А я думала, ты бездельничаешь. Тунеядство в нашей стране наказуемо!
— Вот как раз сейчас мне позвонили с работы, извините.
— Так ты на работу? — спросила она, оглядев меня с ног до головы — Ну, беги! И мужу передай, чтобы приходил.
— Непременно! — наконец-то удалось вырваться из ее рук.
Знакомыми переулками я добежала до Тверской, поставив собственный рекорд — четыре минуты и сорок секунд. Поймала такси. Пока ехала, наверное, выкурила пять сигарет, так нервничала. Водитель посматривал на меня в зеркало. Мы подъехали. Я вышла из такси и отдышалась. Посмотрела на небо, оно было чистым и ясным. Светило солнце.
Подойдя к кафе, где меня ждал Даня, увидела охранника, издали грозно смотрящего на меня. Его взгляд так и говорил: «Неужели она сюда?» Вначале я не понимала почему, но потом, увидев свое отражение в витрине, догадалась — я была одета, как безденежный подросток, рассчитывающая получить работу уборщицы или посудомойки.
Я изобразила из себя ничего не понимающую девушку, которой плевать, что о ней подумают. Тем более мой вид был не таким уж и плохим: на мне были спортивные штаны, кеды без задников, расшитые лично мною по бокам стразами — самый настоящий «hand made», — простая футболка и джинсовая куртка, на голове — бейсболка, прикрывающая не совсем чистые волосы, убранные в хвост.
Мой высокомерный взгляд не впечатлил охранника — конечно, ведь я вышла из такси, а не из собственной машины. Он кисло мне улыбнулся, вдохнул и что-то пробурчал в рацию. Через минуту в дверях показалась девушка с еще более недовольным, чем охранник, лицом, стандартного московского пошива: платиновая блондинка с длинными волосами, явная поклонница солярия в любое время дня и ночи, с длинными акриловыми ногтями, разрисованными в тон к ее ярко-малиновому платью. Я видела, как она за секунду просканировала меня, определяя, «на сколько» я выгляжу. Видимо, сумма была незначительная.