Гориллы в зелени
Шрифт:
— Маша, Маша… — он закрыл глаза. Я понимала, что он сдерживает слезы.
— Все будет хорошо, думай о себе. Тебе нужно поправиться.
— Да.
После этого Даня пошел на поправку. Ему сняли гипс, начались восстанавливающие процедуры. В конце мая его выписали. А мне пришло приглашение на выставку, где должна была быть фотография моих глаз.
Даня ходил дома на костылях. Я старательно за ним ухаживала. О том, что случилось, а тем более о Насте, мы не говорили. Нам несколько раз звонила ее бабушка, спрашивала, когда он навестит ее могилу. Я объяснила ей, что Дане пока трудно передвигаться. Но конечно, это была неправда. Даня категорически
— Спасибо тебе и прости, я был во многом не прав, — сказал он.
— Ничего страшного, ты мне очень дорог.
— И ты мне.
Все стало, как и раньше, мы были лучшими друзьями, снова чуть более близкими.
Глава XVIII
На выставку я пошла вместе с Дианой и Лерой, которая наконец-то вернулась из командировки. Мы, конечно, нафантазировали себе, что это будет великосветский раут с кучей знаменитостей, журналистами и фотографами. Пришлось опуститься с небес на землю, когда приехали в Химки. Народу было немного: лишь несколько журналистов, малоизвестные актеры, фотографы. Никакого шума, шампанского и канапе с икрой, а только яблочный сок и шоколадные конфеты.
— Ну и где твоя фотография? — спросила Диана.
Я так и не сказала девчонкам, что это не совсем портрет. Точнее, портрет моих глаз.
— Э… где-то тут.
Я оглядывалась по сторонам в поисках своих же собственных глаз, но никак не могла их найти. Мне попадались сфотографированные носы, уши, беззубые рты, бородавки, грязные волосы, но только не глаза. Зал, надо сказать, был достаточно большой. Располагался в бывшем заводском цехе. Кое-где даже стояли станки. Вот там, на одном из станков я и обнаружила свои, о боже, красные глаза, проглядывающие из-за прокуренной пелены. Это был какой-то кошмар. Я остановилась как вкопанная.
— И это ты? — почти закричала Ди.
— Ужас, ты извини, Маш, но это ужас, — сказала Лера.
— Ну, да… Девочки, я и сама такого не ожидала. Пойдемте отсюда, а то еще узнают, что я позировала.
Девчонки ушли, а я на какое-то время еще задержалась возле своих «глаз». Вдруг услышала голос за спиной:
— А в жизни у вас глаза красивей.
— Э… — я обернулась, — это не мои глаза — Передо мной стоял такой красавец, я не могла ему признаться, что это мой «портрет».
— Я же вижу, что ваши.
— Нет, не мои, просто похожи.
— Хм, спросим у фотографа?
— Не стоит.
— Марко.
— Мария, очень приятно. Вы итальянец?
— Да, увлекаюсь современным искусством, особенно фотографией.
— Постойте, — только тут я поняла, что мы говорим по-русски, — откуда вы знаете русский?
— Я здесь живу.
— Давно?
— С детства. Мой папа работал в московском посольстве, а потом женился на русской. Теперь я его понимаю — почему.
— Почему теперь?
— Потому что он когда-то мне сказал, что влюбиться можно только в русскую.
— Неужели?
— Именно.
— Вы уже влюбились?
— Да, только что… когда увидел вас.
Я улыбнулась, сделав вид, что поверила такой лести.
— Я могу вас пригласить на кофе? Или на ужин?
— Может, в следующий раз?
— Да, конечно. Запишите мой номер.
Марко продиктовал номер.
— В любое время, когда вам будет удобно, позвоните. Я буду ждать.
— Хорошо, до встречи.
Я вышла из зала. Девчонки ждали меня возле машины.
— Ты куда пропала?
— Я сейчас с таким мужчиной познакомилась, итальянцем.
— Может, он похож на итальянца, а сам какой-нибудь азербайджанец.
— Нет, итальянец.
— Откуда тут, Маша, итальянцы?
— Ну, бывает же. Его зовут Марко.
— Ладно, — сказала Лера, — в таком случае поехали в итальянскую пиццерию.
Глава XIX
Закрутило совершенно неожиданно, жизнь повернулась на триста шестьдесят градусов, наверное, раз двадцать. Я забыла обо всем на свете: о своих подругах, об отсутствии денег, о набойках на летних босоножках, о купальнике из прошлогодней коллекции, об огромном количестве калорий в девяти порциях тирамису, о вредности для зубов сахара в пяти килограммах карамели, которую я сгрызла за это время (а еще говорят, что у влюбленных нет аппетита, не знаю, как у других, у меня он просто зверский), о выдуманном, ужасном и не поддающемуся никакому воздействию целлюлите, о заканчивающемся любимом блеске для губ, навсегда снятом с производства, о моих растрепанных, выгоревших на солнце волосах, от которых в Москве бы ужаснулись все парикмахеры. Зато я радовалась своему естественному светло-шоколадному загару, мягким ступням, которые стали такими не благодаря скрабу для ног, а всего лишь морскому песку и воде, своей чистой, без грамма косметики коже, тоненьким ниточкам бикини и летящему парео, бесчисленным свежевыжатым сокам, дорогому вину на ужин, который проходил всегда под прекрасные звуки музыки, городам, которые сменялись почти каждый день за окном… и тому, что мы были вместе, счастливы и влюблены. Влюблены… как-то неожиданно, смело, быстро, раз и навсегда. Так что никакая сила не в состоянии вернуть нас к действительности.
Я забыла обо всем на свете… обо всем, даже о Дане…
Вот уже два месяца, как мы с Марко путешествовали по Италии, куда он меня пригласил после недельного знакомства в Москве, а я, потеряв голову, согласилась.
Вот уже два месяца, как я не вспоминала о Дане, лишь изредка, пописывая ему смс, о том, где я нахожусь, что у меня все хорошо.
Вот уже два месяца, как я была бесконечно счастлива и влюблена.
Вот уже два месяца, как Марко казался мне самым лучшим, самым идеальным мужчиной в моей жизни. Я даже не злилась от той мысли, что когда-то он был самым лучшим и идеальным мужчиной для какой-то другой женщины.
Мое прошлое перестало существовать. Мое будущее было невообразимым, идеальным, романтичным, красочным. И оно было с ним… Оно было с ним??! Оно было с ним!!!
Я уже посетила римскую квартиру Марко, познакомилась с его родителями, проводившими свой очередной отпуск на венецианском побережье. Мы ужинали с ними в очень милом итальянском ресторанчике на набережной. Я была в Италии, но все понимала, потому что родители Марко прекрасно говорили по-русски, особенно его мать, которая была коренной москвичкой. Кажется, и я им понравилась. Я рассказала Инне Олеговне, так звали маму Марко, какие в Москве открылись потрясающее магазины, она, конечно, посочувствовала мне, что цены на одежду в три раза дороже, чем у них, и сразу пообещала, что отвезет меня на специальные итальянские фабрики. Она расписывала мне достоинства Италии. Потом рассказала, как они познакомились с отцом Марко. Как все это было замечательно и необычно для простой московской студентки, но как она безумно счастлива, что ее жизнь сложилась именно так. «А ты счастлива, дорогая?» — спросила она меня.