Горизонталь
Шрифт:
– Поговори мне еще тут, баламошка. Девку обрюхатил, а теперь разговорился он. Лучше бы средства контрацепции с таким рвением покупал, как матери дерзишь.
– Ничего и не держу! И вообще, чего это я ее обрюхатил? У нас вообще-то любовь!
– Ей рожать уж через месяц, любовь, а ты только жениться собрался, – Клавдия Петровна тяжело вздохнула, затем что-то посчитала на пальцах. – Не мог потерпеть месяцок?
– В смысле?
– В коромысле! Кто ж близнецов рожает?
– Каки-и-и-их близнецо-о-о-ов, мама, ты чего? Девка у нас будет. На УЗИ сказали. Алисой назовем. Все ж решили.
– Девка-близнец – это трагедия. Семейная трагедия. Бог ты мой, говорила мне мама, не выходи замуж за этого дроволома. От дурки ученого не получится.
Санёчек тупо улыбался, слушая мать.
– Ты про знак зодиака, шоль? – его осенило.
– Браво, дубина! Совсем газет не читаешь и жизни не знаешь. А в газете писали, что у близнецов семь пятниц на неделе, – Клавдия Петровна начала загибать пальцы, – много болтают, все преувеличивают и любят посплетничать.
– Мам, прекрати ты эти газеты читать. Какой там жизни не знаешь?
– Не перебивай женщину, которая тебя родила! Я не закончила.
– Ну мам!
– Не мамкай мне тут. Вот подождал бы месяцок, и льва родили бы.
– Львицу.
– Ты что мне нервы тут мотаешь, бестолочь?
– Молчу-молчу.
– Алиса бы наша тогда была благородная, энергичная, еще… еще… так, где эта газета? – Клавдия Петровна начала искать в стопке газет, лежавших на подоконнике, нужную. – Нашла! Очки мои с кухни принеси.
Сынка в темпе вальса метнулся на помощь маменьке.
– Львы готовы взять на себя ответственность, – продолжала она культпросветзанятие, только теперь читая газету, – и повести людей за собой. Приятный и легкий характер. Преданность. И готовность прийти на помощь близким. А у тебя близнецы, тьфу ты! – Санёчку прилетело по голове скрученной газетой. Совсем о будущем не думаешь.
– Так говоришь, будто все от звезд твоих зависит.
– Звезды не врут. И карты тоже. Пойду вечером к Анне Антоновне. И ты со мной. Будущее раскидает тебе…
– Я к этой ведьме не пойду, бздит она все.
– Карты не врут, сын!
– Еще как врут!
– Поговори мне тут.
– Ага-ага, и не очко обычно губит, а к одиннадцати – туз.
– Чего-о-о?
– Да ничего-ничего. Это я так.
– Смотри не нажрись сегодня, свадьба у тебя завтра. Не позорь меня перед приличными людьми. Новиковы – не последние люди в городе так-то.
– Одно другому не мешает. Еще я перед этими буржуями не стелился.
– Я тебе помешаю. Я тебе так помешаю, сволочь! – Клавдия Петровна начала хлестать сына кухонным полотенцем, что ждало своего часа на плече женщины. – Женись хоть по-человечески! Тебя, дурку, в приличную семью приняли, а ты…! Тьфу ты!
Концерт по заявкам был окончен. Кольцовы разошлись по своим делам. Клавдия Петровна отправилась к гадалке, а Санёчек – курить на лавочку во дворе.
– Зефир, ну как тебе? Жоних?
Собака задорно гавкнула один раз и начала игриво метаться из стороны в сторону, то застывая в моменте, то резко перемещаясь в другую точку.
– Так… так… так… не скачи на меня, а то мать из дома выгонит, если костюм избуздыкаю. Пойду лучше сниму! Жди меня здесь! – он ткнул пальцем в нос собаке. – Я еще не закончил!
Пока Санёчек переодевался в домашне-выходной спортивный костюм, старая Nokia своей вибрацией пыталась вызвать землетрясение в Белосветске. На экране высвечивалась надпись «Дон Гусито».
– А ты че не позвал, Зефир? Тут вон уважаемый человек аж пять раз названивал, а ты ни слуху ни духу, – собака смотрела на своего хозяина непонимающе, Кольцов набрал обратно другу. – Алле-малле!
– Ты че там дома сидишь, женишок? У тебя ж последний день холостяцкой жизни. Сейчас будет предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
– Ну-ка!
– Нам нужен мальчишник.
– А че? Я за!
– Выезжаю!
– Давай ускорься, а то мать вернется и на замок меня посадит.
– Свободного духом человека не удержать в клетке.
– Слышь, философ, заводи свою «жигу» и тащись сюда.
Из всех подруг матери Санёчек уважал только Елену Максимовну, чьи дары он разыскивал сейчас по всему дому. Тетка гнала знатное зелье, чистейший, как слеза, самогон, а мягкий-то какой, у-у-у-ух! Квест был не из простых, ибо маман знала, что лучше сей артефакт припрятать понадежнее, ибо добравшийся до него сынка не будет церемониться. Кольцов тщательно исследовал все известные ему нычки – и вуаля, целый литр оказался в руках. За забором обозначил свое присутствие Кузькин «жигуль», который извергал какие-то жесткие мотивы на ломаном французском, отчего Зефир снова негодовал. Санёчек в спешке собирался, ибо решил дать пьянству знатный бой. Сегодня он вольный человек, а завтра окольцован. Жизнь уже прежней не станет. Отметившись звонком возлюбленной и ездой по ее ушам на тему вселенской любви и важности семьи (тут, конечно, пригодились постоянные напоминания цитат из «Крестного отца» его полоумным дружком), он смело выключил телефон. Путь его лежал в педовскую общагу. Гусёк нашел новых жертв, которые сами заплыли в расставленные им амурные сети. Главное теперь – залить в них побольше «батюшки сэма», а дальше уж дело техники.
«Прощай, холостяцкая жизнь! Я вас любил, возможно, это были лучшие деньки!»
Впереди Кольцова ждало кольцо, а понесет он уничтожать его в Мордор или нет – будет зависеть от поведения Саурона. Зачем вообще люди женятся? Дань традициям, обязывающим горящие глаза и часто бьющиеся сердца скреплять свои намерения печатью на бумажке, которая с годами покроется не одним слоем пыли в далеком шкафу? Если, конечно, повезет! Какие-то мазохистские природные черты, основанные на собственности одной живности над другой? Приспособленчество? Человеку нужен человек? Зачем? Несмышленые мужички, оторвавшиеся от сиськи матери, ищут новую? Очарованные гедонистки ищут золотую тропиночку, что обеспечит их жизнь наслаждением до конца дней? Продолжение рода? Допустим, для фамильного древа графьев и бояр положение в обществе требует, но плодится же чернь. Чем ниже пали те ангелы, тем больше в мир попадает чертей. Детишки, не видя иной жизни, попадают на протоптанную дорожку по дну. У них почти нет шанса выбраться из этой ямы, зато чтоб остаться – причин более чем достаточно. Так зачем люди женятся? Именно над этим вопросом размышлял в ночи Кольцов, когда покинул притон любви и, пошатываясь, побрел домой. Еще двадцать минут назад он прелюбодействовал с одной, а утром ему предстоит поход в ЗАГС с другой. Первую Санёчек и не знал-то толком, хотя хороша чертовка, от нее шел свет, озаряющий все вокруг. Он никогда не встречал таких женщин да и вряд ли видывал ноги прекраснее тех. А вторая просто в залете. Любил ли он ее? Нет! Поначалу спортивный интерес да животный инстинкт, надо ж было почувствовать себя мужиком, завалив непокорную. На этом все закончилось для него, но не закончилось для нее. Песня огня и любви разыгралась новыми мотивами, еще и с припевами. Мол, аборт делать не буду. Это не по-христиански. Что скажут люди? Как я лишу человека жизни? Люблю, и все тут. Как так он вляпался? Непонятно! Теперь вот Санёчек через месяц папкой станет. А что он даст этой маленькой девочке? Он же гол как сокол! В башке ветер свистит. Чему он научит свое дитя? Пиво из холодильника воровать? Сам не мастер! Был бы мастер – не попался! Родители еще. Ее. Его. Никто не хочет свадьбы этой. Ни Кольцовы, ни Новиковы. Вика одна уперлась рогом. Овца. Глупая овца.
Санёчку вспомнился визит в гости к будущей родне, когда его дама сердца наотрез решилась рожать. Софья Федоровна, будущая теща его, стол накрыла. Картошечка. Мясцо. Оливье. Скатерть. Прям Новый год, ей-богу. Настроение было нерадостное, хоть топор в воздухе вешай. Бабы-то светились. Счастье ж какое! Пополнение. Мужики сверлили друг друга глазами. А Новиков-то – крепкий дядька, с ним стоило считаться.
– Покурим? – предложил тесть.
– Покурим! – согласился Санёчек.
Молча встали и вышли на балкон. Дверь прикрыли на магнит. Конспирация.