Горизонталь
Шрифт:
Свет ударил в закрытые глаза. Санёчек резко открыл их, огляделся. Оказалось, что лежал он под лавкой в луже воды, рядом стояла мать с пустым ведром воды.
– Ма-а-а-а-ма! Ты чего творишь? У меня ж чуть сердце не остановилось. Я Аида сейчас видел, реку смерти и всякое такое.
– Нажрался опять, тартыга? Спишь тут под лавкой!
– Не без этого!
– Когда ты уже перестанешь терзать сердце матери? И жены? Жена у тебя, дубина, теперь есть, чадо твое таскает, ты головой-то думай, когда к шаболдам своим бегаешь. Господи,
– Ничего не юродивого. И не бегаю. Чего ты начинаешь? – Санёчек поднялся и начал зачем-то отряхиваться. – Посидели с Гуськами, выпили чуток. Мальчишник перед свадьбой – дело святое.
– Че ты мне ваньку тут валяешь? Мне Алка рассказывала, как он к ней бегает периодически.
– Ну если она красивая, то все может быть.
– Она венеролог в нашей поликлинике.
– Ма-а-а-а-ма, это личное дело каждого, кому и отчего лечиться. А Алка твоя про врачебную тайну слыхала?
– Какую еще тайну? Иди давай мыться, свадьба у тебя уж на носу, а ты тут грязный, как свинота.
– С вашей помощью, маменька! – Санёчек укорительно посмотрел на ведро.
– Чего-о-о-о? – металлический снаряд полетел со страшной силой в спину сына.
– Ма-а-а-а-ма, хватит! Убьешь жениха!
– Я тебя породила, я и убью. Мне можно, я ж мать!
– По сто пятой статье за убийство ведром до двадцати лет дают. Это отягчающее.
– Мойся иди, прокурор! Выходить уж через час. Нас приличные люди вообще-то ждут.
– Ага-ага, приличные. Новиков твой этот приличный, поди, людей в бетон закатывал в девяностые. Ты рожу его бандитскую видела?
– Ты свою видел? Иди уже, правдоруб хренов.
К резиденции Кольцовых под свадебный аккомпанемент, извергающийся из хрипящих колонок в виде «Зятя» от Ноггано, подъехал «жигуль» Кузьмы. Естественно, в свадебных ленточках. На заднем стекле чуть выше наклеенного АК-47 красовалась надпись «Жених».
Свадьбу решили отметить лишь узким кругом в ресторане. Виктор Иванович наотрез отказался на обильную спонсорскую помощь, но благодаря уговорам Виктории и Софьи Федоровны пирушке все же суждено было случиться. Со стороны жениха на праздник допустили лишь мать и Гуська, выступающего в роли свидетеля.
Санёчек наблюдал себя разодетого в зеркале. В голове были мысли о побеге.
– Зачем я во все это вписался? Чего не предохранялся? Сейчас бы и проблемы такой не было.
– Хватит красоваться! Пошли уж, жоних! – торопила сына Клавдия Петровна. – Чего мрачный такой? Чай не на похороны!
– На похороны своей холостяцкой жизни, – вздохнул Санёчек.
– Ну, епть, красава, братишка! – с порога загорланил вошедший Кузьма.
– А ты чего как к себе домой уже заходишь? – негодовала хозяйка.
– И вам здрасти, Клавдия Петровна! – Гусёк исполнил низкий боярский поклон. – Я вообще-то вашего сынки свидетель. На минуточку прошу заметить. Вот, видали? – он потеребил повязанную верхом красную ленточку, оповещающую золотыми буквами, что он свидетель.
– В цирк тебе надо! Клоуном!
– Как скажете, Клавдия Петровна! В цирк так в цирк!
– Ты мне тут не клавдиепетровничай! Иди колымагу свою заводи! Опаздываем уже!
– Слушаюсь и повинуюсь! – Кузьма развернулся и пошел, затем запел: «Я зять, нехуй взять».
– И шарманку свою выключи, я под этот ужас не поеду!
– Жестко! – Гусёк повернулся и подмигнул Санёчку. – Не спорю, но по-другому не сказать.
– Я сейчас тебя шваброй охерачу, – Клавдия Петровна была настроена решительно.
– Семейная агрессия, месиво, весело… – женщина потянулась за стоявшей в углу деревянной шваброй. – Все-все! – заискивающе заулыбался Кузьма. – «Дорожное радио» так «Дорожное»!
Весь путь до Дворца бракосочетания Санёчек молчал! На фоне продолжался срач между кучером и пассажиркой. Дело обыденное, потому он не вникал, да и зачем? Есть вопросы посерьезнее. На парковке у ЗАГСа уже ожидала чета Новиковых. Виктор Иванович нервно курил. Вика, Софья Федоровна и свидетельница о чем-то трепались.
– Смотри, какая свидетельница! Ауф! – восторгался Кузьма. – Я ее того! – под соответствующий присвист он показал композицию рук, обозначающую соитие. – Чтобы брак был крепким.
– Что жених придурок, что свидетель! – выдала свой вердикт Клавдия Петровна.
До назначенного времени велись светские бессмысленные беседы. Кузьма бегал с камерой, которую у кого-то одолжил, чтоб увековечить рождение семьи Кольцовых. Далее все по традиции. Украшенный зал. Натянутые улыбки. Тетка, вещающая заученный текст под марш Мендельсона. Местный видеограф. Дежурная подпись. Овации. Горько! Поцелуй. Расход.
– Ну что, в ресторан? – Софья Федоровна светилась, словно проглотила килограмм урана.
– А почему бы и нет? – потирал руки Кузьма. – Сейчас бы накатить за здоровье молодых! – он подмигнул свидетельнице, та шарахнулась от него.
– Тебя вообще кто спрашивал, обморок? – Виктор Иванович был не в духе, что было вполне очевидно, ибо отдал свою единственную доченьку в не самые надежные руки.
– Я вообще-то свидетель.
– Ты хоть копейку потратил, свидетель? Накатить ему! В печенках уже сидят эти нахлебники. Дай-дай! Этому дай, тому дай! Одного отвадишь, трое новых появятся. И всем дай! Дай-дай! Как вы мне все дороги, тунеядцы!
– Папа! Хватит! Праздник же! – осадила отца Виктория.
– Вы идите, пойду сигарет куплю, а то закончились, – вышел из ступора Санёчек.
– И мне купи! – тесть достал пятьсот рублей и сунул их во внешний карман пиджака Кольцова. – «Парламент» легкий! Сдачи не надо! Я сегодня великодушен к зятьку! – Виктор Иванович похлопал несколько раз его по плечу, причем с каждым разом все сильнее и сильнее, но, не подавая вида, показательно улыбался.
– Братишка, давай я сгоняю! – решил помочь Гусёк.