Горькие ягодки
Шрифт:
– Потому что я тут же и забыла об этой ерунде.
– Ты глянь на неё. Ерунде. Вон как Танька-то перед ним крутится. А для тебя ерунда.
– Да что вы пристали к девчонке? Не в её вкусе парень, вот и ерунда для неё. Работайте лучше, девочки. А то не бухгалтерия, а курятник какой-то, – наводит порядок в своём царстве Марь Григорьевна, – хотя Танька, конечно, сплетница ещё та. Это надо же, напридумывала…
Я поднимаю от своих бумажек глаза, благодарно улыбаюсь Марь Григорьевне. Всё же как хорошо, что все её дети учились у мамы. Уже собираюсь погрузиться в серое
глава 54
Марианна
Андрей смотрит на меня так, словно впервые видит. Он, в общем, прав. Я действительно другая. Та Марианна, которая молилась на него как слабоумная, которая, краснея, просила Дашку узнать у Серёги номер телефона Андрея и потом не могла насмотреться на сухие цифры этого номера, словно скупой рыцарь на своё золото, и повторяла и повторяла про себя эти цифры как балладу…
Та Марианна, которая звонила ему из общажного телефон-автомата и с замиранием сердца слушала его голос…
Та Марианна, которая считала себя никем рядом с ним, которая легко признавала, что она хуже других, потому что она мать-одиночка…
Той Марианны больше нет. Я не знаю, куда она делась, та дурочка Марианна, но я сегодня уже не она. Я гордая мать отличной девочки. Я хороший работник. Я лучшая студентка на курсе. И я просто хороший достойный человек, раз у меня есть настоящие друзья и ко мне хорошо относятся в коллективе. Вот кто такая сегодня я. Марианна Прохоренко.
А Андрей… Да пусть катится, куда хочет. К той Элеоноре или к этой. Мне всё равно. Так странно. Он смотрит на меня в упор, но меня это не трогает. Так странно… И женщины опять притихли. Чувствую себя как на сцене в главной роли. В роли кого? Но додумать насчёт своей роли я не успеваю. Нашу маленькую мизансцену разрывает звонок моего мобильника.
С удивлением вижу аватарку Дамира. А этому что нужно от бедной матери-одиночки, интересно? Не понял в прошлый раз отказа? Или нужно срочно спустить, а никого нет поблизости? А матери-одиночки долго не ломаются? Ха-ха, сама удивляюсь ясной злости своих мыслей. Да я нравлюсь сама себе!
Так держать, Марианна! Красавица Марианна! Да, да, красота девушки не на лице, а в её душе. Так нас, кажется, учили классики. Как же там… Что есть красота… Красота… Красота… Сосуд ли это, в коем пустота? Или огонь, мерцающий в сосуде? Как-то так. А во мне мерцает вовсе не скромный огонёк, нет.
Во мне вдруг разгорается целый пожар, порождённый моим подвигом во имя жизни моего ребёнка. Потому что стать матерью-одиночкой, выдержать всё этому сопутствующее, это и есть самый настоящий подвиг. Который и порождает жаркое алое пламя красоты, пылающее во мне.
И совершенно неважно, что черты моего лица самые обычные и что на конкурсе красоты моё законное место будет первое с конца. Это неважно. Я всё равно красивая. Потому что только красивая девушка может сказать так небрежно «алло», когда ей звонит такой красавчик, как Дамир. Думаю, по нему девчонки пускают слюни не меньше, чем по Андрею.
– Марианна? – спрашивает Дамир. У меня что, от внезапного сознания своей красоты и исключительности и голос поменялся? Вполне может быть.
– Да.
– Ты сейчас где?
– На работе.
– Можно я подожду тебя? Я сейчас как раз в вашем городе… И, кстати, прямо около твоей работы.
– Жди… Но я не знаю, когда освобожусь…
Я вновь погружаюсь в море цифр, не особенно беспокоясь насчёт Дамира. Хочет ждать – пусть ждёт. Если опять намекнёт на отдых в гостинице, пошлю его так, что отлетит от меня со скоростью звука…
– Да ты можешь идти, Марианночка, – говорит мне Марь Григорьевна, – ты у нас и так прямо ударник бухгалтерского труда. Иди, дома, если что, доделаешь, я пришлю тебе раскантовку.
Вместо «раскантовку» Марь Григорьевна, конечно, хотела сказать кое-что другое, она балуется иногда нецензурными словечками, в рамках приличия, разумеется. Но сейчас в дверях по-прежнему застыл Андрей, так что вот так спонтанно у нас появилось новое словечко. Раскантовка. Ха.
Ну, домой, так домой, не будем спорить с руководством и ещё раз порадуемся тому, что все дети Марь Григорьевны учились у мамы. Я быстренько собираюсь и выпархиваю из офиса.
Только на улице, увидев улыбающегося Дамира с букетом крупных алых роз, вспоминаю, что так и не зашла к Андрею. Ну и ладно. Спросит у кого-нибудь другого, что ему там нужно. Я же не единственный бухгалтер на фирме, верно?
глава 55
Андрей
Я молча наблюдаю, как Марианна, не обращая на меня никакого внимания, быстро собирается и выпархивает из офиса. Окно бухгалтерии выходит прямо на выход из нашего здания. Марианна появляется на улице, а ей навстречу с дурацкой улыбкой и с дурацким букетом – Дамир.
Он говорит ей что-то, пытается обнять, но Марианна сбрасывает его руку небрежным движением плечика. Мою руку она не сбрасывала, тут же вспоминаю я. И это она звонила мне из автомата у них в общаге и молчала в трубку. Просто ни у кого другого в этой общаге моего телефона в принципе быть не могло. Его могла знать только Дашка, как Серёгина тогда ещё девушка.
Понятно, что сама Дашка звонить и молчать в трубку никак не могла. Кому Дашка могла дать мой телефон, без моего ведома, между прочим? Ответ ясен. Только ей, своей лучшей подружке. Марианне.
Она звонила мне иногда и чуть слышно прерывисто дышала в трубку как испуганный воробышек. Забавно было. Я никогда не вешал трубку первым… Я не ждал, конечно, этих молчаливых звонков. Но когда они прекратились, заметил. Потом забыл об этой ерунде. Вспомнил только сейчас, когда Марианна, задрав носик, прошествовала мимо. Она меня больше не знает?
Ещё вчера она, Марианна, бросила бы все свои дела и сразу помчалась бы ко мне в кабинет, стоило мне заикнуться, что она мне нужна. Чтобы лишний раз побыть со мной. Я это знаю абсолютно точно. У неё же всё на лице написано. Было. Ещё вчера.