Горький шоколад 2. Из пепла
Шрифт:
– Мама, мама умерла, – заикаясь выдыхает Колька.
– Господи, как? Когда?
– Вчера, поздно вечером.
– Как вчера? Почему ты только сейчас пришел? – Женщина в шоке и недоумении.
– Я полы мыл, мама всегда говорила, если люди придут, должно быть чисто.
Глаза Нины принимают неизъяснимое выражение, она прижимает его голову к груди, и плачет сама.
Дальше все закрутилось, как на карусели. Прибежал муж соседки, начались звонки, приехали врачи, милиция, опека. Кольку напоили лекарством, накормили, и полусонным куда-то везли. Неделю он провел в больнице, где кормили целых три раза в день, и была
…Девушка… Лика … целует его и плачет. Тоненькая сероглазая девочка, его любовь, его душа.
– Коля, Коля а вдруг в Афган! – она рыдает и цепляется за его одежду. Он пытается отцепить её руки и обнять её, прижать к себе. Но девушка исчезает, а вместо неё он видит старый обшарпанный спортивный зал.
…. Он, Колька, ему 8 лет, и взяв ключи у дяди Гриша сторожа, он занимается утром до завтрака, пока все спят. Пацан ничего не умеет, но упорство гонит его: сперва бег по кругу, потом он отжимается, подтягивается на турнике, всего пять раз… Потом сдирая ладони лезет по канату. Дверь спортзала открывается и заходит такой же тощий пацан, как и он, в такой же майке и застиранных трусах. Свистящим шепотом он спрашивает:
– Слышь Колян, ты чего?
…. Как хочется пить, во рту скрипит песок, губы высохли и потрескались. Солнце печет, жара обжигает легкие. Он пытается открыть глаза, боль в простреленной руке и в боку чуть не отбрасывает его опять в беспамятство. Их десант почти полностью был расстрелян в воздухе. Он слышит чужой гортанный голос, потом выстрелы.
«Добивают раненных», понимает он. Закусывая губы, достает гранату, и вытащив чек ждет, зажимая её в руке. Вот силуэты в этих их балахонах приближаются, и уже чувствуя, что теряет сознание он из последних сил бросает гранату. Взрыв и темнота.
… Боль, боль везде. Грохот работающего двигателя. Вертушка, нашли, свои. Он опять теряет сознание и слышит крик:
– Нет, сержант! Держись! Мы тебя почти уже спасли!!
… Какой сержант? Он Колька Костаниди, детдомовец, ему 13 лет и у него сегодня первый бой. Это он так называет бой – на самом деле драка, один на один. С этим уродом по прозвищу Скотина, который терроризирует весь детдом и насилует кого хочет. Ему 16 лет, но он выглядит на все двадцать, здоровый туповатый мужик, сс рано проснувшейся сексуальностью. Они бьются на пустыре за школой – вокруг стоят его друзья, и подпевали Скотины. Но здесь и сейчас он должен, и он победит. Рыжая ухмыляющаяся рожа, с толстыми губами качается перед глазами, Скотина замахивается кулачищем, но у него кроме веса ничего больше нет. Колька ловко уходит из под удара и бьет его в под-дых. Тот сгибается, подставляя голову … Еще удар, и Скотина на земле. Он вскакивает с рыком и налитыми кровью глазами…
… Он стоит с вещмешком в отделе кадров местного отделения полиции. И вальяжный майор, посмотрев его документы, медленно говорит:
– Вы комиссованы по ранению, и по документам к службе не годны. Приходите через годик, как долечитесь.
Он стоит на крыльце, и думает, куда идти. Через год? А что кушать этот год? Где спать? Детдомовцам положено жилье, но квартира его матери куда-то
– Не узнаешь, солдат? Я Серега, ну Серега-фарцовщик? На три года старше тебя, мы вместе на борьбу ходили. Поехали, что-ли.
… Он Ник, Ник Бешеный, ему двадцать семь. И они с друзьями зубами выгрызают право на жизнь – сперва шиномонтажка, потом гоняли подержанные машины из-за границы. Сейчас он пытается удержать небольшое частное охранное агентство. И вот, пара быков привезла его на разговор к авторитету. Наверно будут отжимать фирму, и требовать процент. Но высокий седой мужик, кивает, и быки уходят.
– Я много слышал о тебе, Коля. Ну не криви рожу-то, передо мной ты пацан. Так вот, Коля, назревает война. Некоторые авторитеты оборзели, и их давно нужно поставить на место. Свои я не могу доверить такое дело, есть обстоятельства. Но ты ж афганец, руки замарать боишься, я знаю, что ты никого не убил. Так вот, Коля, сделаешь для меня одно дело – и никто никогда тебя больше не тронет. Но об этом никто, слышишь никто не должен знать! – Он кидает на стол фотографию – женщина и пацан.
– Нужно вывезти из города, да и из страны. Если узнают, что это мой сын, пацану не жить. Вывезешь их ты. Тебя со мной никто связать не сможет. Не смотри на меня, ну и что, что вор в законе? Я что, не человек? Нельзя чтобы узнали, что у меня есть семья, не положено. Да и боюсь за них.
… Он в домике, деревня, маленький дом бабушки Лики. Они ждут оформления визы – маленькая учительница английского и пацан Дениска. Сейчас женщина с ребенком сжались в один комок на диване, а в дверях стоят, ухмыляясь бойцы Быка. И друг, Витька, подходит сзади забрать пистолет.
– Прости, Колян. Но каждый сам за себя, бабки обещали нехилые. – Ник бьет головой назад, разбивая лицо Витьки в кровь, выхватывает оба пистолета и стреляет в ухмыляющиеся лица бойцов. Женщина кричит, пацан воет. Это предательство жгёт грудь, но – не верить. Никому. На улице стрельба и вбегает Макс, увидев, что все целы, переводит дыхание.
– Ник, урод! Я думал не успею! Хорошо, эти дебилы хвастались, что поехали тебя брать с курочкой Седого.
… И опять картина смерти матери, которая снова менялась на ад огненного смерча, и он горел, горел в огне, сжимая до боли зубы. Не кричать, не плакать, не жаловаться. Первые заповеди детдомовца. И он молчал. Молчал, сжав зубы. Иногда ему казалось, что к нему прикасаются прохладные руки, иногда он проваливался в сон, слышал голоса, которые говорили, что какой-то мужик боец и отлично держится. Но потом огненный вихрь опять возвращал его в ад, потом в грязную квартиру с мертвой пьяной матерью. И так без конца.
Первый раз он пришел в себя через полгода. На глазах была повязка, руки и ноги болели нещадно, лицо и грудь были покрыты влажными повязками.
– Где я? – голос был чужим, тихим и скрипящим до омерзения. – Где я? Где я? – Началась истерика, быстро прибежали люди, вкололи в вену укол, и он опять провалился в забвение.
Следующий раз был легче, сознание было яснее, он понял, что в больнице. Медсестра ему пояснила, что он в ожоговом центре, что в принципе сочеталось с огненным бредом. Но вот вспомнить, кто он и почему здесь, не удавалось. На вопрос врачей, помнит ли он свое имя, ответил: