Горький шоколад
Шрифт:
Оксана плакала дома навзрыд, вспоминая Лидию, все милые и смешные моменты. Как она учила ее держать спину, прямо в венской опере. Как ласково смеялась, когда Оксане все же понравилась опера, и она расплакалась от переизбытка эмоций.
— Девочка, опера вечна. Не станет нас, будут идти по этим же ступеням наши прекрасные внучки, и так же восхищаться, и плакать, и радоваться!
Лидии не стало, но теперь у Оксаны был идеал женщины — она хотела быть похожей на нее.
Глава 21. Ничто не вечно
Оксана
Борис ждал ее в ресторане, закрывшись газетой. Подойдя летящей походкой, она пропела,
— Привет, вот и я! не хочешь поцеловать свою протеже? — и лукаво склонила голову.
Борис опустил газету, и она потеряла дар речи, от прежнего крупного мужчины остался мосластый костяк, горящие глаза. Землистая кожа, худые, подрагивающие руки. Оксана молча опустилась на стул:
— Боже, что собой?
— Рак, что же еще. Перед ним все равны. Я не говорил, пока были шансы. Теперь у меня нет времени, нам надо уладить твои дела, не надо давать повод моим наследникам делить твое имущество. Без меня тебе нечего делать в Казани, туда ты больше не поедешь. Потому мне нужно успеть свернуть бизнес там, и купить тебе дело в другом городе. В каком ты бы хотела? Сочи и Новосибирск, так я понимаю, отпадают?
— Без тебя мне в России делать нечего. Купи мне бизнес здесь.
— Не смогу, времени мало, не успею. Хранить деньги в банке опасно, мало ли как политика повернется. Ты три года изучаешь менеджмент, принимай решение. Я пока займусь продажей.
Оксана шла домой пешком. Она не смогла бы сейчас сесть в любой транспорт. Ей хотелось бежать, бежать своими ногами, за горизонт. Бежать от этой жизни, где у нее есть проклятые деньги, но нет имени, нет друзей, нет родных и близких. То, что страхи отпустили, что она может спать — заслуга Бориса. И она знала, что он заработал на ней гораздо больше, ее неполный миллион давно в его руках многократно умножился. По крайней мере, новую пятизвёздочную гостиницу в Крыму он приобрел пару лет назад. Ее капитал тоже вырос, не так сильно. Но самое главное — она жила! Она жила эти четыре года! Он подарил ей эти годы спокойствия, без вечного бега, без ожидания беды за каждым углом. Придя домой, Оксана напилась. По-черному, до потери сознания.
Оксана стала хозяйкой отеля в небольшом крымском городе Судаке. Не потому, что он ей нравился, она там никогда и не была. Но именно там продавалась гостиница «Элегия» на набережной, небольшая, в три этажа, новая и весьма комфортная.
Борис успел помочь ей с покупкой, гражданством. Квартиру Оксана покупать не стала, заняла хозяйский третий этаж, с панорамными окнами на море в большой столовой и спальне, с выходом из гостиной на открытую террасу, с современной кухней, джакузи в ванной, двумя гостевыми комнатами, и даже небольшим тренажерным залом. В этой квартире можно было разместить с
На втором этаже у нее был рабочий кабинет, остальные служебные помещения в полуподвальном этаже. Всего в отеле было тридцать номеров, на первом этаже этнический ресторан «Корчма», с блюдами украинской кухни и вышитыми скатертями.
Персонал гостиницы состоял из управляющего, трех поваров, трех администраторов, которые работали сутки через двое, и двух горничных. Официантов набирали на лето из студентов.
Первое время Оксана просто вникала в работу отеля, стараясь разобраться во всех тонкостях. Персонал был достаточно опытным, но в жизни всегда возникают разные ситуации, постоянный контроль нужен. То кондиционер сломается, то продукты не привезли вовремя. То налоговая, пожарные и так далее.
Ресторан работал не только для своих отдыхающих, через отельный вход можно было зайти с улицы, кроме того, после обеда повариха выносила выпечку на пляж, благо было рядом, перешел дорогу, и вот он пляж.
На рецепции висели дипломы, полученные предыдущим хозяином, на пять звезд, конечно, отель не тянул, но четыре с плюсом, мог железно получить.
Борис умер зимой, его дети запретили Оксане приезжать. Они полагали, что она его любовница, и все, что у нее есть, украдено у них. Но документы были железные, их адвокат все проверил, и ее оставили в покое.
Оксане было жаль, что она не смогла проводить Бориса. Она приехала в Краснодар, где его похоронили, пришла на могилу с большой охапкой темно красных, почти черных роз.
Рядом с могилой, заваленной венками, сидела женщина, лет 70-ти, сгорбившись на лавочке, в шубе и темном платке на голове, выглядевшая практически как старуха.
Оксана хотела уйти, но женщина ее окликнула,
— Девушка, не уходите. Можете попрощаться с Борей, я не буду скандалить, его уж нет, да и он вас любил, как дочь.
— Простите меня, вы не знаете, Борис Моисеевич был мне как отец, я правда ничего от него не получила, мы были партнеры, он вкладывал мои деньги, — начала оправдываться Оксана.
— Да сядь ты, успокойся. Я все знаю. Нет, не пугайся, он мне ничего не рассказывал, но я прожила с ним сорок пять лет, я все о нем знала. И что тогда у него не было свободных денег, когда он уехал с тобой в Казань. И что спала ты с ним, может раз-два, тоже знаю. Девочка, когда его нет, уже все равно. Я бы согласилась, чтобы он жил с тобой, лишь бы был жив.
Так они сидели у земляного холмика, перед крестом с цветным портретом, и плакали — две женщины, которые потеряли опору в жизни.
Прощаясь, Руфина Яковлевна, просила не забывать Борю, обещала прислать эскиз памятника.
— На детей не сердись, они ревнуют, и за себя, и за меня. Приедешь, мне звони, я постараюсь, чтобы ты с ними не встретилась случайно.
Второй летний сезон прошел менее успешно, июнь был прохладным, море не прогрелось, многие отдыхающие уехали через два-три дня. Пришлось возвращать деньги, внесенные заранее и уже израсходованные на предоплату заказов.