Горько-своевременные мысли. Что будет с Россией?
Шрифт:
Упомянув реформы Александра II, нельзя отдельно не отметить ключевую и самую громкую, пожалуй, из них, а именно – отмену крепостного права. Поставленную весьма благородную цель, заключавшуюся в решении земельно-крестьянского вопроса, она не решила, скорее, усложнив ситуацию. Вторичная попытка добиться успеха на этом направлении, предпринятая решившим устранить с исторической арены сельскую общину и создать класс крепких крестьян-собственников Столыпиным, ситуацию усугубила еще больше.
Крайне неоднозначным был и бурно протекавший процесс становления российского капитализма. До сих пор как историки, так и обыватели ведут о России, условно говоря, образца 1913 года споры, аналогичные спорам о современном Китае. Сторонникам мнения о том, что в тот период наша страна переживала невиданный расцвет и экономический рост, семимильными шагами идя к званию едва ли не самой успешной на планете
В известной степени правы, опять же, и те, и другие. Россия была бурно развивавшейся страной, крепко привязанной финансово и экономически к европейскому и североамериканскому капитализму. Казалось бы, противоречия тут нет – к примеру, нынешние США являются самым экономически развитым государством и одновременно самым крупным должником.
Но нет, противоречие на самом деле присутствует, и крайне серьезное, но благодаря невиданной политической и военной мощи Вашингтона оно не приводит (пока) к печальным для него последствиям. Руководство Российской империи не хуже нашего понимало, что от развивающейся страны с прямой зависимостью темпов развития от иностранного капитала до сверхдержавы, способной не обращать внимания на эту зависимость, управляя по собственному разумению её последствиями, – «дистанция огромного размера», как писал классик.
Приобретению искомого статуса должна была способствовать победа в Первой мировой войне, чего несказанно страшились наши «уважаемые западные партнеры» по Антанте, сделавшие все для отмены русского триумфа.
Вернемся, однако, к причинам внутреннего характера. К религиозно-вероисповедным травмам предыдущих веков еще при Петре I добавилась отмена патриаршества и подчинение церковной жизни Священному синоду, называемое еще некоторыми «закрепощением Церкви». К началу XX века количество точек напряженности, порожденных этим решением, достигло критической массы и стало прорываться наружу, проявившись, например, в открытом письме 32 священников, весной 1905 года продекларировавших насущную необходимость кардинальных церковных реформ. Письмо стало предвестником и одновременно программой развернувшегося вскоре церковно-реформатского движения, достаточно широкого и громкого. Его требования были услышаны властью, согласившейся с необходимостью перемен и даже создавшей Предсоборное присутствие для подготовки оместного собора. Но к 1917 году Собор по разным причинам так и не состоялся. Как следствие – в феврале 1917 года как высшее, так и рядовое духовенство в массе своей поддержало свержение монархии.
Кризис духовно-религиозного начала сказался и на умах отечественной интеллигенции. О национально-государственном нигилизме левых и либералов мы уже говорили, творческая же интеллигенция, политизированная в меньшей степени, впала в нигилизм духовный. На смену прежней религиозной индифферентности и вялому агностицизму пришел титанизм, переходящий в сатанизм. Искусство и культура Серебряного века во многом представляют собой именно плохо замаскированное или не замаскированное вовсе богоборчество, любование демонами и восхищение темными силами. Попытка диалога с православием, выразившаяся в знаменитых религиозно-философских собраниях, ситуацию не сильно улучшила, если не усугубила, что не особо удивительно с учетом брожений в самой Церкви.
Наконец, глубокий морально-нравственный кризис охватил и дворянство с высшим светом, включая правящую династию. Красный бант на груди великого князя Кирилла Владимировича после Февральского переворота стал закономерным итогом изощренных гнусных интриг, которые многие великие князья и княгини плели против государя и государыни, не погнушавшись участия в убийстве Г. Распутина.
Таким образом, к весне 1917 года Россия подошла с тяжелым грузом негативных тенденций и явлений. Некоторые из них (вроде нездоровой атмосферы в правящей династии) были относительно локальны в части времени, исторического генезиса и количества задействованных лиц. Но значительно больше наличествовало тех пагубных факторов, что представляли собой последствия различных мини-революций русской истории, большинство из которых, в свою очередь, были порождением революций предыдущего этапа. При всем при этом, несмотря на серьезнейшие системные проблемы, Россия была великой державой, готовой победить в мировой войне и стать если не мировым гегемоном, то одной из двух-трех сверхдержав, что невероятно страшило наших врагов и наших формальных союзников, сделавших все для недопущения русского триумфа. Февральскую катастрофу породила парадоксальная сумма тяжелых наших неудач и великих побед.
Дальше был Октябрь, победа «красных» в страшной и кровавой Гражданской, создание СССР и великого Советского проекта.
Глава 2
Красная звезда и её смерть
Спустя семьдесят лет распался и СССР.
Среди неисчислимого количества мнений, почему это произошло, есть два противоположных, на которых хотелось бы остановиться подробнее. Антисоветчики говорят, что всем лучшим в своей жизни и развитии СССР был обязан русским, родившимся до революции, и как только они все умерли или, состарившись, вышли на пенсию, распад страны оказался скор и неизбежен. Мнение это страдает серьезнейшим упрощением. В конце концов, когда Российскую империю настигла Февральская революция, число родившихся до революции в ней было 100 %.
Не меньше упрощения и во мнении, что все лучшее в СССР исключительно советское и есть (Октябрьскую революцию, вероятно, делали полугодовалые младенцы, родившиеся после Февральской), и когда оно по каким-то причинам угасло, да еще и уважаемые западные партнеры расстарались – тогда все плохое и случилось.
Один человек левых взглядов в интернете сказал: «Невозможно отделить коммунистов, которые подняли красный флаг над Рейхстагом, от тех, кто поднял его над Зимним. Не выйдет отделить комиссаров, руководивших коллективизацией, от комиссаров, которые личным примером поднимали бойцов врукопашную. Брестскую крепость, в числе прочих, обороняли подразделения 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД. Того самого батальона, который конвоировал польских военнопленных, за которых Путин не смог лично извиниться перед Качинским. И который был исключён из списков действующей армии как “целиком погибший в боях”. Знаменитая надпись “Я умираю, но не сдаюсь! Прощай Родина!” была найдена в развалинах именно их казармы. Невозможность провести линию между “красными палачами” и героями, сражавшимися насмерть, это требует либо пересмотра тезиса о “преступности большевизма”, либо оправдания фашизма».
Формально сказанное во многом верно. Фактически столь же во многом здесь нарушен принцип «после не значит вследствие». Вряд ли комиссары шли в рукопашную именно потому, что руководили коллективизацией. Вряд ли бойцы НКВД, действительно сражавшиеся очень мужественно и храбро, делали это, потому что кого-то чуть раньше куда-то конвоировали.
То же и с не упомянутыми в цитате комсомольцами-героями и пионерами-героями. Для них красный галстук и комсомольский значок были более значимы и святы, чем иконы или дореволюционные знамена, которые они плохо себе представляли. Они верили в светлое будущее мира, окрашенное в красные цвета, и воевали за него, но в первую очередь они воевали за настоящее своей страны, терзаемой сильным и безжалостным врагом, ее физическое настоящее. Они не были поверхностными русскими, как большинство современных россиян. Они были русскими глубинными – не путать с озвученным В. Сурковым «глубинным народом», который как раз про современных россиян.
Да и внешнее оформление национального духа и традиции перед войной начало постепенно возвращаться. Недаром в декабре 1939-го московская школьница Нина Костерина, посетив Третьяковскую галерею, записала в своем ставшем затем известным дневнике: «Вчера, когда я после осмотра выставки шла домой через центр, по Красной площади, мимо Кремля, Лобного места, храма Василия Блаженного, – я вдруг почувствовала какую-то глубокую внутреннюю связь с теми картинами, которые были на выставке. Я – русская. Вначале испугалась – не шовинистические ли струны загудели во мне? Нет, я чужда шовинизму, но в то же время я – русская. Я смотрела на изумительные скульптуры Петра и Грозного Антокольского, и чувство гордости овладело мной – это люди русские. А Репина – “Запорожцы”?! А “Русские в Альпах” Коцебу?! А Айвазовский – “Чесменский бой”, Суриков – “Боярыня Морозова”, “Утро стрелецкой казни” – это русская история, история моих предков».
Нина погибла в 1941-м под Москвой. Но ее выжившие ровесники, сочетавшие национальный дух и великую социальную идею, могли, выиграв вместе с другими поколениями Великую Отечественную, выиграть и следующую войну – «холодную». Несколько раз мы подходили к этому очень близко, особенно на рубеже 1960–1970-х, когда Запад сотрясали страшные кризисы: США корчились во вьетнамской и послевьетнамской ломке, на ФРГ наводила ужас террористическая группировка РАФ слева и не до конца изжитая угроза реванша справа, в Италии так и вовсе шла фактически гражданская война. «Разрядка» и Хельсинские соглашения 1975-го казались перемирием с позиций советской силы, учитывая, что инициатором международного противостояния был Запад.