Горьковская область в цифрах (1971—1975 годы)
Шрифт:
В дальнем конце унылой комнаты стоял стол, заваленный бумагами, за ним сидел секретарь Барре. Это был бледноликий молодой человек изящного вида, одетый с опрятностью и благопристойностью, от которых, по разумению Виллета, попахивало аристократом.
— Гражданин мэр желает, чтоб вы расквартировали этих синемундирников у гражданина Гильбо, — сказал порученец в своей развязной манере.
Бледноликий секретарь кивнул и обмакнул перо в чернильницу.
— Будет сделано… Эти письма только что пришли. Одно письмо — от Комитета общественного спасения [12] с извещением о прибытии сюда сегодня вечером гражданина депутата Дантона [13] . Гражданин мэр
12
Комитет общественного спасения к осени 1793 года сосредоточил в своих руках всю верховную власть — назначал и смещал чиновников, послов, генералов в действующей армии. Принимал решения об арестах, распоряжался специальным финансовым фондом. Решения этого комитета беспрекословно утверждались Конвентом и становились законами. Постепенно он стал сосредоточием всей власти в революционной Франции.
13
Дантон, Жорж Жак — французский революционер, видный политический деятель и оратор, один из отцов-основателей Первой французской республики, министр юстиции времён Французской революции, первый председатель Комитета общественного спасения. Казнён в период революционного террора.
Виллет взял документ в молчании — молчании, которое было каким-то раздражённым, — и покинул комнату.
Когда он ушёл, секретарь ненадолго склонился над своими бумагами, затем, поднявшись, вручил квитанции — по одной каждому из ожидавших военных.
— Вы расквартированы у гражданина Атанаса Гильбо, Rue Nationale (улица Национальная — франц.). Это третья улица налево, после того как пройдёте…
— Я знаю дорогу, — прервал офицер.
Секретарь, казалось, удивился, но ничего не сказал. Наблюдения научили его, что в нынешние времена дольше всех жили те, кто говорил меньше всего. Благодарность офицера он воспринял с меланхоличной улыбкой и, когда военные ушли, сел переписывать реестр подозреваемых, за которыми ищейка Брутус хотел установить надзор.
Когда военные покинули мэрию и направились вдоль набережной, молодой офицер весело рассмеялся.
— Parbleu (чёрт-те что — франц.), Симон! Подумай только! Меня у Гильбо расквартировывает мой соперник. Хорошо было бы ему для начала спросить моё имя! А Гильбо утверждает, что этого человека следует опасаться. Ба!
— Тсс! — воскликнул его сотоварищ-геркулес, встревоженно оглядываясь по сторонам. — Когда же ты оставишь привычку разговаривать крича во всё горло? В один прекрасный день это будет стоить тебе головы, будь уверен. Что до остального, юмора ситуации я не улавливаю. У этой скотины не займёт много времени обнаружить суть своего промаха, а у мэров имеется неприятный способ исправлять промахи.
— Тьфу! Мы уезжаем завтра вечером.
— А что, если он сегодня же узнает, что разместил капитана Андре Деше у гражданина Гильбо?
— Ну и что с того? Разве ты не слышал, как тот парень сказал, что сегодня вечером в Онфлёре будет Дантон? Если понадобится, я обращусь к нему. Он не провинциальный мэр, и солдат может искать у него справедливости.
— Справедливости! — возразил Симон с подчёркнутым пренебрежением. — И что такое справедливость, если гражданин мэр укажет на тебя обвиняющим пальцем Республики? Справедливость, друг мой, это синоним гильотины.
— Чёрт тебя побери, Симон, за то, что ты самый угрюмый сотоварищ, которым когда-либо был проклят добрый патриот. Посмотри, как ярко светит солнце! У нас месяц фрюктидор [14] , и завтра день моей свадьбы. Кто говорит о гильотинах?
Крякнув,
Крошка Жантон радостно приветствовала своего возлюбленного, а старику Гильбо показалось превосходной шуткой, что Деманьи нечаянно расквартировал Андре у него.
14
Фрюктидор — двенадцатый месяц французского республиканского календаря (1793–1805), соответствовавший периоду с 18/19 августа по 16/17 сентября по новому стилю.
Он возмущался, однако, из-за того, что именно в этот день ему пришлось прогнать своего порученца Роднара, которого он поймал на шпионстве. Каким бы обыденным ни было это происшествие, оно сразу пробудило в Симоне инстинктивные подозрительность и пессимизм. Ему казалось возможным, что этим самым поступком Гильбо вложил оружие в нечистоплотные руки Деманьи. Что помешало бы этому Роднару поклясться в любой лжи против Гильбо? То были дни, когда привлечение к суду за измену народу шло по пятам вслед за подозрением или обвинением. Требовалось малейшее доказательство, а иногда обходилось и вовсе без оного. В победном продвижении свободы не было досуга слишком долго останавливаться на таких пустяках.
Однако Симон придержал свои дурные предчувствия при себе, не желая, высказав их, бросить тень на беззаботное счастье своего друга Андре и крошки Жантон.
То, что его страхи не были беспочвенны, подтвердило происшествие, которое случилось в доме несколько часов спустя. Его обитатели были разбужены глубокой ночью громким стуком в парадную дверь. Старик Гильбо поднялся в трепете и с сотней страхов в сердце, — поскольку он действительно был заговорщиком, его совесть была неспокойна, — и пошёл вниз в ночном колпаке и халате узнать причину этого полуночного посещения.
Едва он отпер дверь, как её широко распахнула могучая рука, и здоровенный громила во фригийском колпаке [15] — этом ужасающем символе кровожадного патриотизма — шагнул в дом, сопровождаемый двумя другими мужчинами. Один из них нёс фонарь, который поднял так, чтобы свет упал на лицо Гильбо. Это был Роднар — уволенный порученец Гильбо.
— Вы тот самый бесчестный изменник Атанас Гильбо?! — закричал мужчина в красном колпаке.
Сердце у старика словно бы сжалось. Его предали! Тем не менее, действуя скорее инстинктивно, чем осознанно, он кротко ответил:
15
Фригийский колпак — головной убор древних фригийцев: мягкий закруглённый колпак со свисающим вперёд верхом. Похожий головной убор в Древнем Риме получал право носить бывший раб, обретя свободу. Во время Великой французской революции фригийский колпак красного цвета стал символом свободы.
— Я Атанас Гильбо, но я не изменник. Кто вы и что у вас за дело в такой час?
— Дело народа не знает часов; оно на все времена, — последовал напыщенный ответ. И в грубых выражениях, уснащённых множеством гнусных слов, этот патриот далее сообщил Гильбо, что Комитету общественного спасения стало известно, будто тот состоит в изменнической переписке с крамольными аристократами, и что они пришли наложить печать Республики на дверь некоего алькова, где, как известно, содержатся документы, которые подтвердят данное обвинение.
Холодный озноб пробрал старого конспиратора. Всё же он сохранил самообладание и запротестовал, что произошла какая-то ошибка.
— Знаете ли вы этого человека? — резко спросил патриот, указывая на Роднара.
Гильбо поднял свечу так, чтобы свет упал на злорадное лицо шпиона.
— Да. Он был моим порученцем. Я прогнал его за бесчестные поступки. Если ваши сведения исходят от него…
— Вот именно, гражданин Гильбо! — перебил Роднар с грубым смехом. Затем он закричал остальным: — Следуйте за мной, и я покажу вам, где этот аристократ держит свои бумаги!