Горная база
Шрифт:
«Но и не взрывать не получали?»
«Не трепи мне нервы, Леня, ты вообще ничего не получал! На это есть командир Дрепт!»
«Но за утерю взрывчатки вина на сапере?»
Теперь уже сам Дрепт трепал себе и другим нервы. Операция «Берроуз», как была, так и осталась в наметке, не превратившись в профессиональную разработку. Ребята отправятся к седловине без дозора, охранения и прикрытия, полагаясь только на счастливый случай. То, что никого из них не выдает оружие и униформа, ничего не значит. Если мстительным моджахедам вздумается расквитаться с Али за недавнюю неудачу на плато, — может быть и такое, — и они накроют идущий из Чартази «караван» минометным огнем, кто из ребят уцелеет? И что дальше? Оставшаяся подгруппа попрет на тоннель, как на буфет. И все это произойдет в ближайшие часы. Как нехорошо быть командиром и отвечать за одиннадцать душ бойцов, один из которых к тому же чужак и моральный урод.
«Хафизулла, ты настоящий художник слова, опиши подробно тропу к лесопилке, — настаивал Дрепт и тут же: — Алик Гурджиев, не теряй времени на ерунду, расспроси мальца о тропе…»
Уже отправив группу, Дрепт терзал себя. Не лучше ли было идти ночью — в Афганистане для караванов это правило выживания? А для моджахеда, поймавшего караван в прицел ночного видения? Будь ты на его месте, поборол бы искус, тем более, что тропа наверняка пристреляна по крайней мере в радиусе трехсот метров? Но уже в покоях старого Али, за угощеньем, понял, что правильно было идти днем: подозрительно идти ночью из Чартази, если между моджахедами и Али установлено перемирие. В конце концов, это азиаты, а феодальный уклад предписывает им беспрекословно подчиняться своим сахибам. И если старый Али утверждает, что договорился с Бадабером, не стоит ли положиться на его слова?
Вода в серебряной полоскательнице была такой непривычно чистой, прозрачной для того Афганистана, который знал командир Дрепт, что, наверное, грех было мыть в ней пальцы. Но ее здесь было много, из двух никогда не пересыхающих рек. И земля в междуречье были нетипично для страны плодородной и щедрой на тенистые дубовые и кедровые рощицы. И хоть солдаты всерьез готовились работать, весь этот оазис, затерянный мир придавал какую-то нереальность происходящему и смущал. Ощущение, пугающее на этой войне. Все, казалось, спрашивало: «Что ты здесь делаешь?» А маленький человек, — он оставался на любой войне маленьким, независимо от звезд на погонах или способности вскинуть автомат не задумываясь, — тоже хотел спросить, только не знал, кого. Начинали эту войну, как и любую другую, политики; стрелы на штабных картах рисовали генералы; украшали эту елку идеологи. Но была еще одна не афишируемая категория специалистов, чья основная задача состояла в том, чтобы сделать эту войну «незначительной», «неинтересной». Человека в Афганистан отправляли на два года. И то, что службе определяли такой конкретный срок, как бы приравнивало солдата к строителям БАМа. Получал солдат, как и на срочной службе в Союзе, гроши — на табак и печенье в гарнизонной лавке. Но он считал не деньги, а дни до приказа. Страна в это время продолжала жить своей жизнью, и война ее обходила стороной, как теплоход, отправившийся в круиз. Она для большинства была где-то там. А служившие в Афганистане читали газеты и слушали радиопередачи с Большой земли. И судя по тем и другим, великая страна жила куда более значительными и интересными событиями, чем те, что происходили для нее «где-то там». А здесь их приучали к сознанию, что война — это такая же работа, как любая другая. Например, хлебороба. А где вы видели в Союзе, чтобы хлебороб греб деньги лопатой и качал права?
И все-таки существовала засекреченная служба, именуемая по обыкновению скромно — скажем, институтом возможностей социального существа или как-нибудь попроще, или адаптация человека на афганской войне происходила стихийно? Власти интересовала она с точки зрения количества поступавших человек в психбольницы и дома инвалидов? Крамольная мысль думающего об этом сводилась к тому, что интерес властей к проблеме был чисто потребительский: как просчитать, не завышая, для госбюджета среднестатистического пенсионера по инвалидности, валом повалившего из Афганистана. Но среди всех очевидных горьких вопросов, сопровождающих любую войну, и на этой по-прежнему оставался без ответа единственный: кому это было нужно? Объявлявшие войну как будто знали цель, которую оправдывают средства. Но затем цель ускользала, оставляя одни средства. И оставалось — воевать, чтобы воевать. В царстве силлогистики накопилось немало таких умозаключений. Гулять, чтобы гулять; есть, чтобы есть; любить, чтобы любить. И жить, чтобы жить.
«Что ты здесь делаешь?» Дрепт не знал. И лучше было об этом не думать. Еще за год до этой войны он верил в силу книг и считал, что у каждого большого писателя, писавшего о войне по собственному опыту, если и не найти ответов на самые больные вопросы, можно получить некое разрешение сомнений и утешение. Но потом Дрепт уже не мог возвращаться ни к Толстому, ни к Хемингуэю. Эти парни хорошо «держали удар». И только. Как говорил Хемингуэй, ломаются все, только сильные чуть позже. И та война, и эта, и все будущие человеку, прошедшему их, страшны не близостью смерти, а послевоенной тишиной, к которой невозможно привыкнуть.
Вот такие мысли навеял на Дрепта оазис в междуречье. Много в нем было обманчивой тишины, но сейчас эта тишина была в союзниках. Она подтверждала то, что подгруппа успешно миновала тоннель. Когда «караван» тронулся в путь с подворья Али, Дрепт засек время и определил на глаз его скорость, заложив для верности тридцать минут на форс-мажорные обстоятельства. Они уже истекли. Оставалось ждать возвращения бачу Равана.
От старого Али не укрылось то, что Дрепт поглядывает на часы, но он истолковал это по-своему.
«Радист уже на подъезде», — передал старик через племянника.
«Какой радист?» — не понял Дрепт.
«У них в Камдеше своя радиостанция», — пояснил Суслов каким-то бесцветным голосом.
«Голубиная почта», — не удивился Дрепт.
«Эту почту зовут «Ангара — 1», — уточнил Суслов.
«А ты знаешь больше меня, — заметил Дрепт, — может все же поделишься? — И обратился к Хафизулле. — Ты бы не поднес своему московскому приятелю водки. Он вчера отравился, боится чего-нибудь съесть».
Расчет был точен: москвич воодушевился и стал более разговорчивым.
«Надо забирать карту и делать ноги, — сказал он, уже не опасаясь сказать лишнего при чужих. — А о форсировании эвакуации передадим через их радиста. Всех делов-то!..»
Абдулхай замер и прислушался.
«Радист приехал», — важно сообщил он.
Со стороны грунтовки затарахтел мотоцикл, и минут через пять к ним торопливо поднялся по переложенной плитняком тропе человек. Это был небритый худой афганец в камуфляже и кроссовках. И как-то с трудом верилось, что этим немытым рукам с черными ногтями послушна радиостанция. Ему больше шел пастуший кнут. Афганец молча протянул Абдулхаю бумажку, и уже из рук старца она перекочевала к Дрепту. Листок был испещрен столбиками цифр, и сомнений быть не могло: это шифровка из разведцентра. Дрепт повернулся к присутствующим спиной и полез за шифровальным блокнотом.«…Уничтожение промышленного объекта отменяется. Обеспечьте «Икару» личную безопасность и выполнение его миссии. Время эвакуации остается прежним…» В другое время Дрепт хохотнул бы тому, как легко и бездумно в разведцентре зарегистрировали предложенное им для москвича кодовое имя «Икар», изобретенное смеха ради в кабульской забегаловке. Но сейчас было не до смеха. Он внимательно посмотрел на худого афганца.
«Что-то не так?» — озабоченно спросил Хафизулла, переглядываясь с дядей.
«Не то чтобы не так… Но почему вы раньше не связались с центром? Играете в конспирацию? Я ведь знал, что у вас где-то радиостанция…» — ответил Дрепт.
«Никаких игр, Илья. Средство связи в Камдеше. А это в тридцати пяти милях от Чартази. Ответ в Кабул будет?».
Дрепт отрицательно покачал головой. Старец сунул радисту из Камдеша принесенную бачой бутылку «Столичной» и смятые купюры. И тот также торопливо затрусил к мотоциклу. Но вдруг старец его остановил окриком, а затем что-то сказал племяннику на пушту.
«Дядя спрашивает, Илья, ты ничего не хочешь передать своим людям на лесопилке?» — спросил Хафизулла.
«Как это передать?»
«Радист едет к тоннелю, к моджахедам. А это ведь рядом», — пояснил непонятливому командиру шурави сотрудник афганского МИДа.
«Зачем он едет к моджахедам?» — Дрепт все еще не понимал.
«Он их тоже обслуживает. Подрабатывает. У него большая семья… Ты только не волнуйся, он лишнего не видит и лишнего не говорит», — пояснил сказанное Хафизулла, проведя ребром ладони под подбородком.