Город Атлантов
Шрифт:
— Я все время рисковал ради кого-то своей жизнью, — ответил мрачно Фрэнк. — И к чему это привело? Знаете? К жестоким пыткам, которым меня подверг Райзен. К мучительной смерти на виселице. Я не хочу больше говорить на эту тему. Я понимаю, вы боитесь за вашу дочь, но если вы не будете мне мешать, она будет в безопасности со мной. Я смогу её защитить.
— Я боюсь не только за свою дочь, — проронил Кеплер с болью в голосе. — Хотя это главное, конечно. Я боюсь за весь наш мир, с которым вы вместе с Уолтом хотите сотворить нечто ужасное. Такое, что я могу представить только в кошмарах. Когда вы это осуществите,
— Ладно, разговор окончен, — бросил Фрэнк сухо, выходя из-за портьеры. — Меня ждёт моя жена и мои гости.
— Ваши гости, — повторил Кеплер с иронией. — Бандиты, как Ротбард? Уолт лишил вас даже намёка на человечность. Вы разорвали все по-настоящему дружеские связи, которые создали в этом городе. Думаете, это и есть то, к чему вы стремились всегда?
Ответа он не услышал. Фрэнк развернулся и молча направился к гостям. Он чувствовал странный дискомфорт от слов Кеплера. Не потому, что тот повторил истины, которые Фрэнк знал и так, а потому, что Кеплер озвучил те самые тайные мысли, мучившие и сводившие с ума.
— Дорогой, куда вы пропали? — проговорила Дайана, увидев Фрэнка.
Она подошла к нему, взяла под локоть и попыталась его растормошить, но лишь сильнее заставила испытывать мучительное чувство потерянности.
Поздно вечером, Фрэнк и Дайана отправились в их новый дом, свадебный подарок Кеплера. Утром Фрэнк предвкушал, как займётся любовью с очаровательной, юной девочкой, а сейчас из головы не выходили печальные глаза Ирэн, которая сидела рядом с Уолтом, напоминая скорбящую над Христом деву Марию. «Она совершенно не помнит о нашей любви. Почему она печальна?» — думал он.
Они подъехали к вилле, Фрэнк помог Дайане выбраться из машины, легко взял на руки и понёс по ступенькам вверх. «Как тут красиво», — с восхищением проговорила она, обняв его за шею. Отнёс на порог спальни, которую оформил по своему вкусу, в тёплых тонах. В алькове со стенами, обитыми шёлком, стояла широкая кровать с симметрично расположенными подушечками с кружевами, рядом — два одинаковых торшера, освещавшие комнату золотистым светом, мягкие кресла и диван, обитые бежевым атласом.
Люстра в виде шарика на цепочках. Дайана счастливо улыбнулась. «Чудесно!» — воскликнула она, села на кровати и стала деловито раздеваться. Он оказался рядом, начал помогать снимать роскошное платье, ощущая, как в нем поднимается желание. Дайана упала на кровать и маняще улыбнулась, будто опытная, порочная женщина. Это покоробило его. Он ожидал, что Дайана испугается предстоящей близости. «Почему она должна пугаться?» — подумал вдруг Фрэнк. «Разве мне это уже знакомо?» Он ощутил, что его опять пронзила резкая боль, сжавшая на мгновение голову, словно терновый венец. «Черт, что я опять пытаюсь вспомнить?»
Он быстро освободился от одежды, подошёл к ней сбоку, и начал мягко целовать лицо, губы, шею, продвигаясь ниже, к её пышной груди с торчащими сосками. «Тебе будет немного больно», — прошептал он ей на ухо, считая, что это заставит её напрячься. Но она лишь задрожала в нетерпении, пытаясь ускорить процесс, прижала к себе. Он овладел ею, почти не ощутив сопротивления, но улыбка сползла с её лица, она скривилась.
Ему даже показалось, что ей захотелось сбросить его с себя, но это наоборот только обрадовало. Он лишь нежнее стал ласкать её, мягко целовать. Пытаясь успокоить, и постепенно она начала двигаться в такт его движениям, дрожа от возбуждения. Они слились в одно целое, и финальный аккорд ошеломил их обоих своих ярким, жгучим наслаждением. Пока Дайана расслабленно лежала на кровати, раскинув руки, Фрэнк покрывал ее тело благодарными поцелуями, ощущая, как в груди поднимается настоящая буря чувств. Она открыла глаза и тихо спросила:
— Так всегда будет?
— Что именно? — переспросил он осторожно. — Тебе было хорошо?
Она присела на кровати, сжалась в комок, обхватив колени руками, и Фрэнк заметил, что она дрожит, будто от холода.
— Ты мне вначале сделал больно, — сказала Дайана хмуро. — Я думала, ты меня любишь, — добавила она упавшим голосом.
Он обнял её и начал нежно гладить по спине, будто пытаясь согреть.
— Это только в первый раз так бывает, — объяснил он. — Тебе никто об этом не рассказывал? Мама, бабушка, тётя?
— Нет. Моя мать умерла, когда мне было два года. Меня воспитывал отец. Кроме него никто.
— Да, он тебе не сказал. Понимаю, — с чуть заметной усмешкой проговорил Фрэнк. — Ничего страшного. Я тебя очень люблю.
Она прижалась к нему, и он мягко уложил её в кровать, лёг рядом, прижавшись, и ощутил, как у него слипаются глаза. Перед глазами пронёсся вихрь событий этого дня, и лицо Дайаны вдруг сменилось на лицо девушки, над которой издевался на фабрике, и стало противно и мерзко на душе.
Перед мысленным взором всплыла другая спальня. Он ярко представил шторы с бледными голубыми цветами на салатовых стебельках, низкую тахту на ковре цвета слоновой кости с большими ирисами, и над ней гобелен с букетом экзотических, неярких цветов. На краешке кровати сидела маленькая, хрупкая девушка со стрижкой каре тёмных волос, карими глазами.
— Что случилось, тебе не нравится? — услышал Фрэнк свой недовольный голос, который под конец предательски задрожал. — Мой сюрприз тебя расстроил? Или пошло?
— Нет, мне все очень нравится, — произнесла она, наконец. — Только…
— Что? — спросил он с нарастающим нетерпением, взял за руку, ощутив, что она вздрогнула от прикосновения.
— Фрэнк, — проговорила она тихо, опустив голову. — Ты должен понять меня правильно и… не…
— Что? Я ничего не понимаю, — он уже начал терять терпение, его начало злить, что она не испытывала ни малейшего желания броситься в объятья мужа в их уютном гнёздышке.
— Фрэнк, понимаешь, я встречалась с другими парнями. Но я… я не занималась с ними … этим.
Он в изумлении слушал её тихий голос и, наконец, до него дошёл их смысл, он схватил её в охапку и, широко улыбаясь, произнёс ликующе:
— Это же замечательно? Что ты так стесняешься? Любого мужчину это обрадовало бы.
— Не любого, — подняв голову, сказала она, и в голосе послышалась горечь.
— Ну, значит он — круглый дурак.
Она дала себя раздеть, хотя от каждого нетерпеливого прикосновения мужа вздрагивала и сжималась. Когда он уложил её в постель, склонился и стал жадно целовать ее лицо, она отстранила его и тихо произнесла: