Город беглецов
Шрифт:
ЧАСТЬ 9. У ЧЕРТЫ.
Одноклеточные, запертые в капле питательного раствора, которая, в свою очередь, теснилась между парой препарационных стекол, чувствовали себя как будто даже очень хорошо. Доктор Пэйдж, не отрываясь, следил за ними через микроскоп. Изредка он поглядывал на хронометр, отмечая время, в течение которого клетки сохраняли стабильность. Вот один из микроорганизмов вошел в фазу деления и Пэйдж стал с трепетом наблюдать за развитием этого события. Ядро клетки начало расщепляться, а внутриклеточная жидкость проросла нарождающейся стенкой еще не оформившейся мембраны. Клетки,
У Пэйджа зачесался кончик носа, и он в раздражении смахнул воображаемую соринку, не прекращая разглядывать в микроскоп удручающую сцену. В этот момент подсвеченный снизу микромирок закрыла какая-то темно-бурая клякса.
– Что за чертовщина!
– невольно вырвалось у раздраженного неудачей доктора.
Пэйдж отнял глаза от окуляров и уставился на рабочий столик микроскопа. Край стекла с каплей штамма заляпало жирное пятно крови, разбросав по периметру идеально круглого озерца десятки маленьких капелек. Доктор смотрел на пятно, соображая, откуда здесь могла взяться кровь. Он задумчиво поднес еще влажные кончики пальцев к глазам и увидел, что они тоже измазаны кровью. Инстинктивно Пэйдж вновь потянул руку к носу и тут же почувствовал, как ноздри наполняются чем-то теплым, и через мгновение на подставленные пальцы, не донесенные пары сантиметров до лица, хлынул густой поток крови. Пэйджа замутило. Лаборатория и все, что было внутри нее - оборудование, профессор Торп и его коллеги, неудержимым хороводом закружились вокруг доктора. Пэйдж, пытаясь удержать свое тело и свое сознание над подступившим вдруг к самому подбородку черным омутом, беспомощно взмахнул руками, отчаянно пытаясь уцепиться скрюченными пальцами за торчащие из потолка стебли ламп и, так и не достав их, погрузился в темноту...
Бульканье, исходящее из горла доктора и звук падения его тела привлекли внимание погруженных в работу Торпа и его коллег. Роняя табуреты и неосторожно сметая полами лабораторных халатов предметы со столов, они бросились к содрогающемуся в конвульсиях телу доктора. Один из лаборантов приподнял безвольную голову Пэйджа, очистил его раскрытый рот от сгустков крови и просунул между зубами патрубок дыхательного аппарата, а второй стал нащупывать шейную артерию в поисках пульса. Сам Торп, озабочено посмотрев на посеревшее лицо Пэйджа, спешно поместил капельку крови доктора под микроскоп и принялся ее исследовать.
Грудь Пэйджа судорожно дернулась, его щеки порозовели, и хлопотавший над ним человек облегченно вздохнул. Он слегка похлопал доктора по щекам, потянулся за склянкой нашатыря, но Пэйдж уже раскрыл глаза и слабо произнес:
– Что... со мной случилось?
Торп отнял глаза от окуляров микроскопа и мрачно ответил:
– Мы не успеваем, доктор. Процесс распада клеток вашего организма ускорился до опасного уровня.
– Сколько у меня времени?
– Боюсь, у вас его совсем нет, док!
Штатная проверка крови всех пробудившихся людей, регулярно проводящаяся в Норе, подтвердила, что опасная черта действительно достигнута и случай с Пэйджом - это первый тревожный звоночек. Генерал Макбрайт был вынужден отдать приказ вернуть всех бодрствующих людей в статис-камеры. Со стороны процесс погружения людей в криосон сильно смахивал на похоронную процессию. Люди со скорбными лицами собирались в гибернаторе, ожидая своей очереди
Снова Джон Рэмедж стоял над саркофагом своей жены. Ровно три недели назад он вот также касался его прозрачной поверхности ладонью, вглядываясь в спящее лицо. Перед мысленным взором проносились все последние события, кажущиеся сейчас такими далекими и несущественными. Тогда у него еще была надежда. Он прекрасно понимал, что отыскать Торпа будет очень сложно после стольких лет, но, по крайней мере, майор знал, что следует делать и как. Когда профессор Торп оказался в Норе, дальнейшее уже мало зависело от Рэмеджа. Он думал, что стоит у конца пути, а оказалось... Оказалось, он вернулся к самому началу.
Сейчас Нора опустела. По гулким коридорам больше не спешили люди. Лаборатории не наполняли голоса спорящих ученых, мастерские поглотили последние эха от шутливых баек техников, подземные казармы впитали без остатка грубоватый говор военных, любовно надраивавших свое оружие. Все те, кто пробудился здесь без малого месяц назад, вновь оказались в саркофагах. Останься они бодрствовать дольше и их ждала бы неминуемая гибель. Торп уверял, что, продолжая исследования, они, возможно, рано или поздно наткнутся на решение, но Рэмедж уже слабо в это верил. Город беглецов вновь погрузился в сон почти без всякой надежды на новое пробуждение.
Прохлада хранилища проникала сквозь кожаную куртку майора. Он поежился, и от этого движения на стеклах саркофагов заиграли искаженные отражения его фигуры, как будто оживляя содержимое статис-камер. Рэмеджу вдруг подумалось, что он лишний в этом царстве спящих. Он замер, боясь вновь нарушить недвижное безмолвие гигантского гибернатора, но странное дело, через секунду в плексигласе вновь почудилось какое-то шевеление. Поначалу Рэмедж подумал, что это какие-то неизвестные ему процессы, происходящие внутри саркофага или колебания выдыхаемого им теплого воздуха, но замеченное им в стекле колышущееся пятно продолжало плавно переливаться из одной нечеткой формы в другую, постепенно превращаясь в искаженную человеческую фигуру. Наконец метаморфозы прекратились, и гротескный силуэт застыл за спиной отражения майора искривленным джином. Все еще надеясь, что это всего лишь иллюзия, Рэмедж медленно обернулся.
Подсвеченные красным объективы видеокамер, разнообразившие поверхность зеркального черепа, беззвучно сместились, фокусируясь на лице майора. Двухметровый переливающийся ртутью гигант застыл неподвижно, как будто всегда находился здесь, а не появился минуту назад буквально из ничего. Отражающая поверхность пришельца стала стремительно тускнеть, и сквозь нее проявилась поцарапанная, а в некоторых местах и вовсе потерявшая блеск металлическая броня. Рэмедж не удержался и скосил глаза вниз по члененной стальными щитками руке-манипулятору, ожидая увидеть приготовленные для удара обнаженные лезвия, но механические пальцы были пусты. Майор поднял глаза.
Найтборг уже не смотрел на человека. Его продолговатый череп медленно поворачивался из стороны в сторону, сканируя искусственными глазами пространство хранилища. Майору показалось, или в позе робота чувствовалась растерянность. Разве может механизм растеряться? Человек не мог знать, что для 1340 означает воочию, если такое выражение применимо к механизму, узреть физическое воплощение всех тех целей, на достижении которых были сосредоточены многочисленные хитроумные программы, заменявшие машинам мысли, инстинкты, и, быть может, желания и эмоции!