Город Бесконечной Ночи
Шрифт:
Он сделал глубокий вдох, собрался с силами и постучал.
— Войдите, — прозвучал голос.
На этот раз Петовски был в своем кабинете один. Он сидел за столом, покачиваясь на стуле, и играл с карандашом. Удостоив Гарримана мимолетным взглядом, он снова отвел глаза и сосредоточился на своем бессмысленном занятии. Сесть он своему репортеру не предложил.
— Ты читал о пресс-конференции, которую устроило управление полиции этим утром? — спросил он, продолжая покачиваться на стуле.
— Да.
— Убийца — Палач, как ты его окрестил — оказался отцом первой жертвы. Это был Антон Озмиан.
Гарриман
— Что ж… я понимаю.
— Ты понимаешь. Я так рад, что ты наконец-то… понимаешь, — Петовски поднял взгляд и уставился на Гарримана. — Антон Озмиан. Ты бы назвал его религиозным фанатиком?
— Нет.
— Ты сказал, что он убивал, цитирую, «чтобы проповедовать городу»?
Гарриман внутренне сжался, услышав свои собственные слова.
— Нет, не сказал бы.
— Озмиан, — Петовски щелкнул карандашом и сломал его пополам, с отвращением выбросив обломки в мусорную корзину, — никак не вписывался в твою теорию.
— Мистер Петовски, я… — начал Гарриман, но редактор поднял палец, призывая к тишине.
— Оказывается, Озмиан не пытался отправить Нью-Йорку никакого послания. Он не обличал коррумпированных, развращенных людей, вроде себя самого, и не пытался донести какое-либо предупреждение массам. Он не делал заявлений о том, насколько разобщена наша нация, не пытался сказать, что обычные рядовые граждане не будут больше терпеть гнет богачей. Он ведь был одним из них! — Петовски фыркнул. — И теперь все мы здесь, в «Пост» выглядим как полные идиоты. И все это благодаря тебе.
— Но ведь полиция тоже…
Небрежный жест заставил его умолкнуть. Петовски нахмурился и продолжил.
— Ладно. Я слушаю. Теперь у тебя есть шанс объяснить ту белиберду, которую ты написал, — он замолчал, откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
Гарриман отчаянно размышлял, но ничего не приходило ему в голову. Он обдумывал это уже не раз до прихода сюда — с того самого момента, как услышал новости. Но в последнее время на него свалилось слишком много потрясений — арест, обвинение, последовавшее освобождение и новость, что теория о Палаче была неверной — все это оставило его сознание полностью опустошенным.
— У меня нет оправданий, мистер Петовски, — выдавил он, наконец. — Я разработал теорию, которая, казалось, соответствовала всем фактам. Ее даже взяла в оборот полиция. Но я ошибся.
— Теория, которая еще, к тому же, вызвала странные беспорядки в Центральном Парке. И в этом копы теперь тоже обвиняют нас.
Гарриман опустил голову.
После долгого молчания Петовски глубоко вздохнул.
— Что ж… по крайней мере, это честный ответ, — сказал редактор, сев прямо. — Хорошо, Гарриман. Вот, что ты сделаешь. Ты используешь свой изобретательный ум для своей работы и перестроишь свою теорию так, чтобы она соответствовала Озмиану — и тому, что он на самом деле делал.
— Я… не уверен, что понимаю.
— Это называется «перестроение». Ты сделаешь выдержку из имеющихся данных, уплотнишь и обработаешь факты. Ты заставишь свою теорию работать в другом направлении, поразмышляешь о мотивах Озмиана, о которых, возможно, не упомянула на своей пресс-конференции полиция. Добавишь несколько фактов об этих волнениях в Центральном Парке и объединишь
— Понимаю, — ответил Гарриман.
Он собрался уходить, но оказалось, что Петовски не закончил.
— О, и Гарриман!
Репортер оглянулся.
— Да, мистер Петовски?
— Это повышение твоей ставки, которое я упоминал, помнишь? Я отменяю его. Задним числом.
Когда Гарриман вернулся в отдел новостей, никто не поднял глаза ему навстречу. Все с головой погрузились в работу, сгорбились над ноутбуками и уткнулись в мониторы. Но как только Брайс добрался до двери, он услышал, как кто-то тихим голосом произнес:
— Богатеи, вернитесь на путь истинный, пока не стало слишком поздно...
66
Д'Агоста не спеша шел следом за Пендергастом по квартире Антона Озмиана в Тайм-Уорнер-Сентер. Как и огромный офис магната на Нижнем Манхэттене, его огромный кондоминиум с восемью спальнями находился практически в облаках. Только вид был другим: вместо гавани Нью-Йорка, снаружи и ниже его окон лежали игрушечные деревья, газоны и извилистые дорожки Центрального парка. Казалось, Озмиан отвергал такую банальность жизни, как проживание на уровне моря.
Команда криминалистов уже давно пришла и ушла. Нашлось очень мало свидетельств убийства Грейс Озмиан, которые можно было бы задокументировать, и теперь здесь осталось только несколько экспертов полиции Нью-Йорка, фотографирующих здесь и там, делающих записи и переговаривающихся между собой шепотом. Пендергаст с ними даже не разговаривал. Он прибыл с длинным рулоном архитектурных чертежей под мышкой и с небольшим электронным прибором — лазерной линейкой. Сейчас он разложил планы на черном гранитном столе, находящемся в огромной гостиной — индустриальный стиль кондоминиума был похож на дизайн офисов «ДиджиФлуд» — и стал их очень подробно изучать, время от времени выпрямляясь, чтобы окинуть взглядом окружающую его комнату. Наконец, он поднялся и измерил комнату с помощью лазерной линейки, обошел несколько соседних помещений, сделав замеры и там, после чего возвратился.
— Любопытно, — заметил он.
— Что? — спросил д’Агоста.
Но Пендергаст отвернулся от стола и подошел к длинной стене, заставленной полированными книжными шкафами из красного дерева, которые здесь и там перемежались предметами искусства, стоящими на постаментах. Он медленно прошествовал вдоль книжных шкафов, затем отступил на минутку, как дилетант, изучавший в музее картину. Д'Агоста наблюдал за агентом, одновременно недоумевая, что именно тот задумал.
Два дня назад, когда Пендергаст появился за несколько минут до того, как лейтенант собирался взлететь на воздух, д’Агоста в основном чувствовал огромный прилив облегчения оттого, что он, в конце концов, не умрет самым унизительным и позорным способом. С тех пор у него было много времени обдумать случившееся, и его чувства заметно усложнились.