Город Брежнев
Шрифт:
– Насмерть? – испуганно прошептала Марина.
Тамара Максимовна услышала и горько сказала:
– А как еще, там вес под тонну плюс ускорение. Всмятку. И ведь говорим, говорим, как об стенку горох. Сегодня опять вот скажем, по всем Челн… по всему Брежневу собрания проходят, – может, на какое-то время подействует. Сергей Вячеславович, а вы куда?
Физрук обернулся и сказал:
– Мне спортзал надо подготовить, первоклашки первым уроком, а там после девятых козлы остались и всякое такое.
– А дослушать, где что будет, не хотите?
Физрук заулыбался:
– А у меня четвертого урока все равно нет, вести некого.
Сергей
Теперь Марина поняла, почему молодые училки как-то назвали Чеславича «дерзким вообще». Он, похоже, совершенно не боялся Тамару Максимовну – единственный здесь – и немножко этим бравировал.
Я бы тоже бравировала, подумала Марина с грустью. Она боялась директрису до судорог, хотя Тамара Максимовна была обходительна и даже мила, да и к Марине относилась с максимально возможной симпатией. В прошлую субботу по итогам первой, хоть и неполной, к счастью, рабочей недели минут десять допрашивала ее о впечатлениях, проблемах, жалобах и пожеланиях. Марина улыбалась, говорила, что все нормально, и мучительно боялась перепутать классы и фамилии, если директриса приступит к конкретным вопросам – да тут и поймет, какая Данилова тупая балда, если за три дня только и запомнила, что Шамсутдинову из восьмого с отличным берлинским произношением да наглеца Яманаева из девятого. Это если Артурика не считать, конечно.
Тамара Максимовна, похоже, поняла что-то другое, тронула Марину за рукав и велела не бояться и терпеть.
Чеславичу директриса объяснила – именно что терпеливо:
– Сергей Вячеславович, я как раз прошу вас с малышами помочь. Альбина Николаевна приболела, мы на четвертом уроке сводим два первых класса на урок рисования, но Миляуша Анваровна с такой оравой не справится. Вы ведь поможете детишек до актового зала довести?
Чеславич тонко улыбнулся, покосился на Миляушу и бархатно пророкотал: «Безусловно». Миляуша немо задрала глаза к потолку. Она была румяная, пригожая и, похоже, славная. Терпи, сестра, подумала Марина.
– А в спортзал я сейчас десятиклассников отправлю, они вам помогут, – закончила директриса, кивнула в ответ на искреннее, кажется, спасибо Чеславича, повторила: «Актовый зал, после четвертого урока, без опозданий» – и удалилась маршевым шагом.
Учительская тут же зарокотала на разные полуголоса – сперва про лифты, потом про ужасы в целом. Марина никак не могла отыскать журнал шестого «в», к тому же украдкой отвлеклась на Миляушу. Та сухо отбивалась от Чеславича, который, естественно, не преминул подгрести, небрежно привалиться к стене и что-то рассыпчато нести, поигрывая грудью. Потом общее бормотание без труда задавил поставленный глас завуча по воспитательной. Зинаида Ефимовна вещала, покачивая седоватой укладкой:
– Я вчера читала в «Комсомольце Татарии» жуткую совершенно статью, потом, честное слово, валидол пришлось… Вы представляете, в Казани ужас что творится. Драки стенка на стенку, как… Как в романе «Мать» вот просто в прямом смысле. Школьники – и комсомольцы, и даже совсем маленькие – целый день шляются по улицам, свою территорию охраняют, а чужих колотят. Это называется «моталки». Дерутся страшно, не до крови даже – головы пробивают, глаза выбивают. Мальчики мальчикам, вы представляете? И это не ФРГ какое-нибудь, не неофашисты, а наши дети, здесь, в Казани, совсем ведь рядом. Что творится, я просто не знаю.
Чеславич, отлепившись от стены, заулыбался и спросил:
– Зинаида Ефимовна, а вы правда считаете, что это только в Казани творится?
– А где еще? – задорно поинтересовалась завуч. – То есть я слышала, конечно, и фильм, как уж он, «Мальчишки»? Нет, «Пацаны»… Собираюсь просмотреть, но это, по-моему, некоторое очернение.
Физрук хмыкнул и пригладил волосики.
– Вот видите, – констатировала Зинаида Ефимовна с еще большим задором. – Сказать нечего. Ну что вы смотрите как на дуру? Мы же не в Америке, слава богу, живем. Может, и не только в Казани такое есть. Но в Брежневе, к счастью…
– О-о, – протянул физрук и сделал шаг к выходу.
– Нет уж, вы постойте, – решительно сказала Зинаида Ефимовна. – Вы что, полагаете, что у нас тоже такое возможно? В нашем городе?
Физрук, послушно остановившись, с жалостью смотрел на нее.
Завуч несколько смутилась, но с запала не соскочила:
– Может, даже в нашей школе? В нашей, лучшей в районе? В которую со всех комплексов едут?
– Вот именно, – сказал Сергей Вячеславович.
– Это вы к чему? – с подозрением спросила Зинаида Ефимовна. – Вы знаете, я на последнем совещании в ОНО говорила с коллегами. У них да, проблемы – хотя и не такие, как вот в газете пишут. Но у нас, извините, контингент другой.
– Ограниченный, – предположил физрук.
– Вот этого не надо. И так с листовками этими… Не надо. У нас дисциплина. У нас первые места по большинству олимпиад. У нас, слава богу, косм этих нет неприличных, ребята стриженые ходят.
– Как на зоне.
– Почему как на зоне? Ну да, коротковато. Но тут уж, извините, нам грех придираться. Я ведь столько лет лично требовала, чтобы покороче, а то распустили лохмы до носа, ужас, мальчика от девочки не отличить. Под машинку, конечно, не очень красиво, но педикулеза, по крайней мере, не будет.
Чеславич дернул грудью и задумчиво сказал:
– Знаете, Зинаида Ефимовна, я вам просто завидую.
– Это вы о чем?
– Да господи, вы что, не понимаете, что короткая стрижка – это то же самое, что широкие штаны, олимпийки и кулаки с мозолями? Это, Зинаида Ефимовна, чтобы, как они говорят, махаться удобнее было. Драться, значит. Всерьез, не как в кино каком-нибудь.
– Ох, Сергей Вячеславович, ну вы как барышня, простите. Мальчишки всегда дерутся, и это не повод…
– Зинаида Ефимовна, это повод. Сейчас, говорят, много где такое – и в Казани, и в Горьком, и в Улан-Удэ, и в Москве даже, ребята на сборах рассказывали. Не знаю, я в Улан-Удэ не был. Но в Челнах я девять лет, почти с самого начала КамАЗа, и всяких повидал, и драчунов, и хулиганов, и с учета пацанов, вы знаете. Но вот этих – боюсь. Честно. Потому что волков вырастили.