Город гибели
Шрифт:
Ледяная рука сжала сердце Грисвелла, когда он увидел, что свет фонарика начал тускнеть.
— Батарейка тут новая, — пробормотал Баннер, и впервые за все время Грисвелл уловил в его голосе нотки страха и неуверенности. — Давайте отсюда убираться, и побыстрее!
Свет превратился в слабое мерцание. Казалось, что тьма бросилась на них из углов комнаты. Шериф попятился назад, толкая перед собой спотыкающегося Грисвелла и сжимая в руке револьвер. В сгущающейся тьме Грисвелл услышал звук осторожно приоткрываемой двери. И тут же тьма вокруг них завибрировала, излучая опасность. Грисвелл знал, что шериф чувствует то же самое, потому что тело
И все же он упорно отходил к лестнице. Следуя за ним, Грисвелл подавлял в себе страх, пытавшийся заставить его закричать и броситься в безумное бегство. Ужасная мысль пронеслась в его голове, и ледяной пот покрыл его тело.
Что, если мертвый человек крадется во тьме им навстречу, вверх по лестнице, с окровавленным топором, уже занесенным для удара?!
Это предположение так ошеломило его, что он даже не почувствовал, как лестница кончилась и они оказались в нижнем холле. Фонарь светил здесь по-прежнему ярко, но, когда шериф направил его луч вверх по лестнице, тот не смог пробиться сквозь тьму, которая, точно липкий туман, окутала верхний холл и верхние ступеньки.
— Проклятье, заколдована она, что ли, — пробормотал Баннер. — Что еще это может быть?!
— Посветите в комнату, — попросил Грисвелл. — Посмотрим, как там Джон… если Джон…
Он не мог вложить в слова свою дикую мысль, но шериф понял его.
Луч света метнулся по комнате, и…
Грисвелл никогда бы не подумал, что вид окровавленного трупа может принести такое облегчение.
— Он здесь, — проговорил Баннер. — Если он и ходил, после того как был убит, то больше уж не вставал. Но эта штука…
Он снова направил луч фонаря вверх по лестнице и стал в нерешительности кусать губы.
Три раза он поднимал револьвер. Грисвелл читал его мысли. Шериф колебался — ему хотелось броситься вверх по лестнице, чтобы попытать счастья в борьбе с неведомым противником, но здравый смысл удерживал его на месте.
— Я не осмелюсь в темноте, — признался он наконец. — И у меня есть предчувствие, что фонарь опять погаснет.
Он повернулся и посмотрел в лицо Грисвеллу:
— Не стоит испытывать судьбу. В этом доме обитает нечто дьявольское, и, похоже, я знаю, что это такое. Я не верю, что вы убили Брэйнера. Его убийца сейчас находится там, наверху. Многое в вашей сказке звучит безумно, но нет сомнения, что фонарь там гаснет. Я не верю, что эта тварь наверху — человек. Я еще никогда и ничего не боялся в темноте, но сейчас не поднимусь туда до рассвета. Осталось не так много времени, и мы дождемся его снаружи!
Звезды уже бледнели, когда они вышли из дома. Шериф уселся на балюстраду лицом к двери, держа револьвер наготове. Грисвелл устроился около него, опершись спиной о колонну.
Он закрыл глаза, радуясь ветерку, который, казалось, остудил его пылающий мозг. Он испытывал смутное чувство нереальности. Эта чужая ему страна внезапно наполнила Грисвелла черным ужасом. Тень виселицы маячила перед ним: Джон Брэйнер лежал в этом ужасном темном доме с раскроенным черепом. Словно остатки сна, эти факты крутились в его голове, пока не отступили перед серыми сумерками, и неожиданный сон снизошел на его усталую душу.
Он проснулся при свете зари, ясно помня все ужасы ночи. Туман клубился у верхушек сосен и дымчатыми волнами стелился по старой дороге.
Баннер тряс его:
— Проснитесь! Уже рассвет!
Грисвелл встал, подрагивая от холода в онемевшем теле. Лицо его
— Я готов. Идемте наверх…
— Я там уже был! — Глаза шерифа горели в слабом свете зари. — Я не стал вас будить, когда пошел туда с первой зарей — и ничего не нашел.
— А следы голых ног?!
— Они исчезли.
— Исчезли?
— Да, да, исчезли. Пыль убрана по всему холлу, начиная с того места, где кончались следы Баннера, и заметена по углам. Сейчас там ничего нельзя разглядеть. Я не слышал ни звука. Я обошел весь дом, но ничего не увидел.
Грисвелл содрогнулся при мысли, что спал во дворе один, в то время как Баннер проводил свои исследования.
— Что же нам делать? — спросил он обеспокоенно. — Вместе со следами исчезла и моя единственная надежда на доказательство правдивости моих слов!
— Мы доставим тело Брэйнера в полицейский участок, — ответил шериф. — Я все возьму на себя. Если бы власти знали, как обстояло дело, они настояли бы на вашем аресте и вынесли бы приговор. Я не верю, что вы убили своего приятеля, но ни судья, ни адвокат, ни суд присяжных не поверят в вашу историю. Я все устрою по-своему. Не собираюсь вас арестовывать до тех пор, пока не докопаюсь до сути. Ничего не говорите о том, что здесь произошло. Я скажу следователю, что Джон Брэйнер убит бандой неизвестных и я расследую это дело. Не хотите ли рискнуть вернуться со мной в дом и провести здесь ночь — в комнате, где вы и Брэйнер спали прошлой ночью?!
Грисвелл побледнел, но ответил стоически, так, как могли бы ответить его предки-пуритане:
— Я согласен.
— Тогда идемте. Помогите перенести тело в машину.
Грисвелл почувствовал странное отвращение при виде бескровного лица покойника в холодном утреннем свете и прикосновении к окоченевшей плоти.
Серый туман окутывал своими клочковатыми щупальцами все вокруг, когда они несли свою ужасную ношу через лужайку к машине.
И снова тени роились под кронами сосен, и снова двое мужчин ехали на машине с английским номером, подскакивая на ухабах разбитой дороги.
Машину вел Баннер. Нервы Грисвелла были слишком расшатаны, чтобы садиться за руль. Бледный и мрачный, он выглядел измученным бессонной ночью. День, проведенный в участке, и страх, поселившийся в душе Грисвелла, сделали свое дело. Он не мог спать и не чувствовал вкуса пищи.
— Я хотел рассказать про Блассенвилей, — заговорил Баннер. — Это были гордые люди, надменные и чертовски безжалостные к тем, кто задевал их интересы. Они жестоко обращались со своими рабами и слугами — видно, привыкли к этому еще в Вест-Индии. Жестокость у них в крови, и особенно это проявилось в мисс Селии, последней из их рода. Это было уже много позже после отмены рабства, но она лично порола свою служанку-мулатку, словно та все еще была рабыней. Так рассказывали старики-негры. Они же говорили, что, когда кто-нибудь из Блассенвилей умирал, дьявол поджидал его душу под кронами этих сосен. Ну а после Гражданской войны, в нищете на заброшенной плантации, им быстро пришел конец. От всей семьи остались четыре девочки-сестры, они прозябали в старом доме всего лишь с несколькими неграми, ютившимися в старых хижинах рабов и батрачившими на общественных землях. Держались сестры замкнуто, стыдясь своей бедности. Их не видели месяцами. Когда им что-то требовалось, они посылали в город кого-нибудь из негров. Старожилы помнят, что в конце концов у них появилась мисс Селия.