Город каменных демонов
Шрифт:
— Может, Татьяна Михайловна выбросила, когда делала уборку? — спросила Вера. Ей было до слез больно глядеть на потерянного Женю, переживавшего утрату единственного, чудом доставшегося ему образца.
— Да ты что! Она только пыль протирает раз в неделю. Ни одной бумажки на столе не сдвинет, не то что взять что-нибудь без спросу. Да и не убиралась она еще с прошлого раза.
— Это я виновата, прости меня, — заглянула девушка в глаза расстроенному ученому. — Если бы я тогда не… не отвлекла тебя…
— Да ты что! — Князев усилием воли взял себя в руки и попытался улыбнуться как мог беспечнее, от души надеясь, что у него получается. —
Действительно, стрелка на старинных часах показывала без пятнадцати одиннадцать.
— Поспешим…
Стараясь не шуметь, влюбленные выскользнули из квартиры, на цыпочках спустились по лестнице и осторожно двинулись к указанному архивариусом месту. Женя уже отлично ориентировался в узких улочках с названиями, по-прежнему почти ничего не говорящими журналистке, предпочитавшей выискивать чудом сохранившиеся немецкие таблички. Перекресток Краснофлотской (бывшей Гёте-штрассе) и Чичерина (Остзеенвег) лежал в паре кварталов от дома, так что они надеялись не попасть никому на глаза, держась в тени, отбрасываемой домами, и перебегая участки, освещенные редкими уличными фонарями (и еще более редко — работающими).
Вот и назначенное место. Увы, никого под фонарем не оказалось.
— Может, опаздывает?
Но Сергей Алексеевич не появился ни в четверть двенадцатого, ни в половину…
— Слушай, Жень! — не выдержала наконец Вера, нервно кутающаяся в плащик — ночь выдалась не по сезону свежей. — По-моему, он нас надул! Прячется сейчас где-нибудь в подворотне и хихикает в кулачок, глядя на двух идиотов, купившихся на старую байку. Может, даже не один… Вдруг это у местных традиционный розыгрыш?
— Угу… И кавказцев тех тоже разыграли…
Вера поежилась и еще глубже запахнула одежку.
— Пойдем домой, а? Я замерзла-ла-ла…
— Сейчас… — Евгений ощутил мимолетную досаду. Нет, не на Веру — на вероломного архивариуса. — А может…
Он выглянул из-за угла, за которым они скрывались, и почесал в затылке.
— Эта улица вливается в площадь Победы. Кстати, единственной, оставшейся непереименованной.
— Как это?
— «Зигесплац» по-немецки и означает «площадь Победы».
— Занятно… А что за победа?
— Черт ее знает… Может, над Наполеоном, может, над французами в восемьсот семьдесят первом… Так вот, на этой площади стоит памятник Вильгельму фон Мюльхейму. Ну, тому самому…
— Я помню. Это который на лошади?
— Да. И попирает копытами гору язычников пополам с нечистью. Думаю, Прохоров как раз хотел нам его показать. Пойдем взглянем?
— Разве что одним глазком…
Уже не скрываясь, они побрели к площади. На ходу Женя снял куртку и накинул на плечи девушке, благодарно прижавшейся к его плечу. Сейчас им было наплевать на все на свете статуи и на всех на свете вероломных архивариусов… Больше всего им хотелось идти и идти вот так без конца…
Но улица закончилась до обидного быстро.
Памятник громоздился впереди черной конической массой, едва различимой на фоне темных домов. Ночь выдалась безлунной, и разглядеть какие-либо подробности с расстояния в полсотни метров было невозможно. Да зрителям и не требовалось освещение: оба хорошо помнили мужественного рыцаря, который одной рукой сжимал крест, другой — рассекал мечом корчащуюся уродливую фигурку, а его свирепый конь при этом попирал копытами целую гору
30
«Drang nach Osten!» — «Натиск на Восток!» (нем.) — под этим девизом Германия расширяла свое «жизненное пространство».
— Пойдем домой? — Вера почувствовала, что к сотрясающей ее хрупкое тело дрожи ночной холод не имеет никакого отношения.
— Сейчас, — Евгений поплотнее прижал ее к своему сильному горячему телу. — Еще минутку…
— А что ты… — начала было девушка, но осеклась на полуслове.
Где-то на площади родился странный звук. Как будто камень скрежетнул по камню…
Закутанная в кокон из толстого шерстяного пледа под самое горло, Вера охватила обеими ладонями кружку с обжигающим чаем, но не чувствовала тепла. Ужас по-прежнему стискивал ее в своих ледяных объятиях. Женя выглядел чуть лучше, но и он никак не мог отойти от пережитого и все время вскакивал с кресла, делал два-три бесцельных круга по комнате, чтобы снова, на какие-то минуты, усесться на прежнее место.
Они не очень хорошо помнили, как оказались в мирной, хорошо знакомой квартире, безопасном островке в бескрайнем море ужаса, и каким образом сумели пробраться в комнату, не разбудив при этом хозяйку.
Когда состояние стало невыносимым, Евгений махнул на все рукой, расстегнул сумку, засунутую за шкаф, и вынул оттуда непочатую бутылку армянского коньяка.
«Сухой закон» давным-давно канул в прошлое, но молодой ученый хорошо знал на собственном опыте, что многие вопросы, особенно в провинции, решаются гораздо легче, если расплачиваться «жидкой» валютой. Поэтому в командировки, сам почти непьющий, он не выезжал без «золотого запаса». Одна бутылка уже покинула сумку, когда он пытался найти следы фон Виллендорфа, но своей очереди дожидались еще две. И вот пришла пора второй.
Князев плеснул себе в стакан на два пальца янтарной жидкости и, подумав, щедро разбавил тем же сильнодействующим средством Верин чай. Казалось, трясущаяся в ознобе журналистка не обратила на это никакого внимания.
Но «лекарство» все же оказало свое воздействие.
Не прошло и минуты, как Женя почувствовал теплую волну, прокатившуюся по телу, приятно зашумевшую в голове, отогревшую душу. Заметно оживилась и хлебнувшая «микстуры» девушка. По крайней мере, дрожь постепенно стихла, а сама она начала реагировать на внешние раздражители.
— Жень, погаси верхний свет, — попросила она слабым голоском выздоравливающего после тяжелой болезни ребенка. — Глаза режет…
«Похоже, кризис миновал, — подумал Евгений, щелкая «верхним» выключателем и зажигая настольную лампу. — Слава Богу, слава Богу…»
— Какой ужас, — прикрыла глаза Вероника, сделав новый лилипутский глоточек из кружки. — Я думала, что умру на месте… А ты испугался?
— Конечно, — честно признался молодой ученый, оценивающе глядя на бутылку, но так и не решился налить себе еще порцию. — А ты разве не почувствовала?