Город каменных демонов
Шрифт:
На бункер обрушилась непроницаемая тьма.
— Зажгите кто-нибудь свет… Что случилось?.. В чем дело?.. — Испуганные восклицания и недоуменные вопросы невидимых во мраке людей еще сыпались со всех сторон, но Бернике уже сориентировался.
Не обладай он такой реакцией, вряд ли удалось бы ему подняться почти на самый верх шаткой пирамиды, именуемой иерархией Ваффен-СС. И уж полученной каким-либо путем информацией он пользоваться умел. Вернее, умел пользоваться его мозг, похожий на вычислительную машину, практически лишенную условностей и
Бригаденфюрер еще не успел до конца осмыслить происшедшее, как руки его уже шарили по шершавой бетонной стене в поисках металлической двери. И внутренний штурман лишь чуть-чуть ошибся, поскольку ладони ощутили холодный металл почти сразу. А еще — чье-то плечо…
Не тратя времени даром, эсэсовец протолкнул невидимого соседа в дверь и заскочил в нее сам.
И вовремя — уже навалившись всем телом на тяжеленную стальную плиту, оба услышали, как в темноте сначала неуверенно, но потом все чаще и чаще защелкало по бетонному полу что-то твердое, словно целый взвод солдат из дивизии «Эдельвейс» в горных шипастых ботинках принялся лихо отплясывать чечетку.
Первый сдавленный крик ударил по ушам, когда дверь почти уперлась в косяк, а когда четыре руки повернули штурвал, запирающий ее сразу на двенадцать мощных засовов, изнутри несильно ударили лишь несколько раз…
— Все кончено… — послышался из темноты голос профессора Штайнера, и вместо раздражения бригаденфюрер ощутил даже какую-то симпатию к «книжному червю», соображающему так же быстро, как и он. Чуть ли не быстрее.
— Уже? — Бернике никак не мог унять нервную дрожь, сотрясающую тело, — такого с ним не было с самого сорок первого, когда всего лишь с десятком солдат из целого батальона ему удалось остаться в живых под огнем этих проклятых русских «катюш». — Вы думаете, там не уцелел никто?
— Думаю? Вы неправильно выражаетесь, господин офицер. Там просто НЕ МОГ кто-нибудь уцелеть.
— Значит, нам тут уже нечего делать. Куда идти?
— Сейчас… Я только достану из ниши фонарик…
Бригаденфюрер еще раз подивился гражданскому: убеждать, что свет не погаснет никогда, но запастись на всякий случай фонариком! Далеко пойдет этот хлыщ, если ему удастся хоть как-нибудь оправдаться перед скорым на расправу военно-полевым судом. Гибель стольких чинов и уникальных специалистов разом ему вряд ли простят…
Вспыхнула тусклая звездочка, и темноту прорезал почти осязаемый луч света, пронизанный хороводом кружащихся пылинок. Теперь только эсэсовец ощутил, как трудно дышать, а в горле свербит, будто у некурящего, посетившего офицерское казино в день выплаты жалованья, когда все пьяны, а в воздухе топор можно вешать из-за сигаретного дыма. Похоже, что профессору удастся и тут выйти сухим из воды — что-то непохоже все это на банальное короткое замыкание…
— Пыли сколько, — пожаловался тот, словно подслушал мысли Бернике. — Неужели обвалилось что-то? Эти мои предшественники были такими растяпами… Вы не представляете, господин бригаденфюрер, сколько после них осталось недоделок… Ну ничего: стоит нам с вами только выбраться на поверхность…
Пыльный луч обежал коридор, в котором оказались оба счастливчика, и утонул в бесконечности пустого проема.
— Нам туда…
— Дайте фонарь, — отобрал светильник у Штайнера офицер, не хватало только, чтобы им командовал какой-то гражданский, пусть даже с ученой степенью. — Вы хоть обращаться умеете с этой штукой?
Он навел луч на выкрашенную серой краской дверь и принялся настраивать фонарик, вращая тубус. Знакомая вещь — армейский фонарь! И неплохая, нужно заметить.
— Смотрите!.. — ахнул за спиной профессор…
Существо не сразу осознало миллионом своих сущностей, сплавленных воедино, но не потерявших своей индивидуальности, что оно свободно. Что не давит больше этот проклятый свет, не превращает в камень налитые силой конечности, не тормозит бегущие по неизвестно каким каналам импульсы информации.
И что совсем рядом то, ради уничтожения чего оно создано…
Это невозможно, скажете вы. Разве может пусть даже миллион разумных существ желать только одного: убийства. Ведь в Существе перемешаны частички Седого и множества других людей. Ведь они мыслят…
А мыслит ли толпа, в которой перемешано не меньшее, а порой и большее число мыслящих существ? Почему разумные и гуманные в большинстве своем по отдельности, мы превращаемся в безмозглое существо о тысячах голов и тысячах рук и ног, стоит нам только собраться вместе, будь то демонстрация, митинг или просто футбольный матч? Почему каждый в отдельности мы ничего не можем противопоставить кровожадным инстинктам толпы? Почему, влекомые ей, мы невольно превращаемся в убийц, топча безвольные тела слабых и неосторожных? Примерно то же самое ощущало и Существо.
Оно было слепо от рождения, но тем не менее видело все сразу с миллиона точек зрения и действовало безошибочно, потому что стоит помедлить — и твое место займет иной, такой же как и ты, точно так же одержимый одним желанием: рвать, крушить, давить…
И поэтому Существо ринулось вперед, на полкорпуса опережая остальных, впилось в упоительно мягкую плоть человека, не обращая внимания на звуковую волну, заставившую вибрировать все тело…
И потоки чужой крови, жадно впитываемой миллионом отверстых ртов, вливали в него новые и новые силы…
— Смотрите!.. — ахнул за спиной профессор, и бригаденфюрер, проследив за его рукой, сначала решил, что стал жертвой галлюцинации.
«Я что, сплю? Не может же быть сон таким связным и последовательным…»
Бернике гордился тем, что вообще не видит снов: к чему такое проявление неустойчивой психики сверхчеловеку, боевой машине, отводящей себе для отдыха лишь четыре-пять часов в сутки? Сновидения и прочие рефлексии больше подобают интеллигентской отрыжке. Такой, как дрожащий за плечом Штайнер.