Город каменных демонов
Шрифт:
Как всегда, последним пробудился вкус. Дженкинс ощутил во рту некое подобие королевских конюшен после традиционного весеннего дерби. Пренеприятнейшее, нужно сказать, ощущение. «Чтобы я еще раз набрался перед боевым вылетом… Да еще в компании с этими проклятыми янки… Что за мерзость они пьют вместо виски?»
— Что тебе, О'Брайен?
— Если вы забыли, господин майор, — скривил тонкие аристократические губы в язвительной улыбке штурман-бомбардир, — то эскадрилья ложится на боевой курс. Через двадцать пять минут под нами будут наци.
— Спасибо, что напомнили, капитан, — сухо ответил Дженкинс, принимая вертикальное положение и пытаясь вытерпеть присутствие в мозгу доброй сотни
Он снова был обычным майором Уильямом Дженкинсом, гордостью королевских ВВС, кавалером Креста Виктории [47] и многих других наград…
А еще через десять минут три самолета знаменитой 617-й эскадрильи отделились от основной группы и, синхронно накренившись, легли на иной курс, несколько в сторону от ощетинившегося сотнями зенитных орудий и прикрытого десятками истребителей города-крепости Кенигсберга. Сегодня им предстояло появиться там, где их совсем не ждали, и накрыть имеющуюся лишь на планшете Дженкинса цель всего тремя бомбами.
47
Крест Виктории — одна из наиболее почетных военных наград Великобритании, учреждена в 1856 г.
Тремя пятитонными «таллбоями»…
14
— Уф-ф, страсть какая… — Девушка никак не могла успокоиться и всю обратную дорогу висела на Жене, вцепившись в его рукав, словно клещ. — Да я теперь полгода уснуть не смогу…
Евгений бодрился, как мог, но и он чувствовал себя словно шестилетний малыш, в постель к которому заполз страшный паук… Нет, не паук, а огромная сороконожка! Скользкий бородавчатый слизень!.. Гремучая смесь омерзения и какого-то инфернального ужаса переполняла его и против воли заставляла возвращаться и возвращаться мыслями к увиденному…
Существует притча или даже, может быть, быль о том, что когда-то один богатей-сумасброд заказал Леонардо да Винчи, тогда уже признанному мастеру, изображение самого ужасного страшилища, на которое только способна человеческая фантазия. Может быть, он просто хотел посмеяться над гением, подарившим миру великолепные по красоте полотна. Может быть, просто был извращенцем. Но художник не отказался, взял аванс и целый год изучал самых омерзительных тварей, которых только могла предоставить ему щедрая итальянская природа: жаб, червей, пауков, ящериц на суше, а также осьминогов, крабов и прочую морскую живность, как известно, либо восхитительно красивую, либо… И по прошествии срока представил заказчику свой шедевр. И молва утверждает, что, когда маэстро сдернул с готовой картины покрывало, нувориш вмиг поседел…
Выдумка это или нет, но Евгений чувствовал, что в его шевелюре тоже появилось несколько седых волосков в тот момент, когда милиционер с видом живописца, демонстрирующего знатокам свое выдающееся произведение, осветил лучом фонарика бесформенное нагромождение каких-то маслянисто поблескивающих, антрацитово-черных деталей. Только на первый взгляд бесформенное.
А уже на второй, третий и все последующие — из мешанины явно технологических стержней, цилиндров, изломанных плоскостей, разительно контрастирующих с телесно-округлыми, напоминающими скорее органы какого-то живого существа деталями, выступили очертания чего-то предельно хищного, нацеленного на убийство. Чего стоили одни могучие клешни, способные разорвать быка, но, благодаря множеству хитрых сочленений, вероятно, чрезвычайно подвижные. Или острые зазубренные шипы, покрывающие ту часть тела неведомого страшилища, которая, скорее всего, была передней. Либо казалась передней… Наверное, таким образом выглядел бы танк, если бы его создатели ничего не знали об огнестрельном оружии. Да и о колесах и гусеницах заодно… Этакая боевая машина цивилизации разумных членистоногих. Князев вспомнил «Звездный десант» так любимого им Хайнлайна и сглотнул: нелегко, должно быть, пришлось космическим рейнджерам, если таинственные «багсы» хотя бы частично напоминали эту мертвую машину…
— А все… машины… походили на… это?.. — задыхаясь от быстрой ходьбы, спросила Вера.
— Да вы что? — Лица Романа в темноте не было видно, но Женя подумал, что тот непременно, по своему обыкновению, скалит зубы. — Это так — неудачный вариант! Отчим мне фотки показывал — закачаешься… Понимаете: фрицы все никак не могли себе представить, что статуи именно ОЖИВАЮТ. Не укладывалось это в их рациональном мозжечке. Поэтому поначалу и пытались сделать именно машину. Ну, с шестеренками там всякими, подшипниками. Из камня только. Понятное дело — ничего не вытанцовывалось…
Группа в этот момент перебиралась через залитый ледяной стоячей водой участок туннеля, прыгая по заботливо притопленным обломкам бетона: не хотелось даже думать, ЧТО это за вода и откуда поступает.
— И только после того, как доперли, что нужно не строить, а ваять, — продолжал старший лейтенант, подсвечивая дорогу спутникам, — кое-что стало получаться… Чего-чего, а трудолюбия им не занимать. Жаль только, что уцелевшие материалы оказались такими отрывочными… Но отец… Сергей Алексеевич то есть, кое-что восстановил…
«Сырая» часть маршрута закончилась, и каблуки снова застучали по твердому сухому полу.
— Ну вот, — обернулся милиционер. — Еще чуть-чуть, и выберемся. Не замерзли?..
И тут ледяным холодом обдало всех троих: пути дальше не было…
— Что это?! — Вера, словно в зимнюю стужу, обнимала себя за плечи, стоя перед высокой грудой бетонных обломков, ощетинившейся во все стороны арматурой, напрочь перегородившей ход. — Обвал?.. А почему мы тогда ничего не слышали?
— Действительно, — подержал ее Евгений, до которого запоздалой волной дошел страх: а что, если бы эта масса обрушилась всего лишь на двадцать минут раньше, прямо на их головы? — Каким образом такое случилось? Тут же тонн сто…
— Да, пожалуй, больше… — Старлей поставил ногу в ботинке на рогатую глыбу, тяжело качнувшуюся под ним. — Похоже, все перекрытие осело… Бывает… Арматура прогнила, вода просочилась, немцы тоже люди — могли конструктивную ошибку допустить… Или те же заключенные схалтурили. А почему тихо… Акустика тут такая: чих за версту слыхать, а выстрела в упор — ни фига… В рубашке мы с вами родились, одним словом, товарищи дорогие!
— И что теперь? — Девушку колотила крупная нервная дрожь. — Дальше не пройти. Мы отрезаны?
— Еще чего! — хохотнул Роман и посветил фонариком вверх. — Придумаете тоже…
Луч терялся в почти круглом широком провале, из ломаных краев которого неряшливо торчали ржавые железные прутья и волокна: не то проволока, не то провода.
— Делов-то! Заберемся по этому завалу наверх и пройдем по другой галерее! — бодро сообщил Роман молодым людям. — Тут как в Италии, все дороги ведут в Рим! К выходу то есть… Даже лучше — меньше по лестнице топать… А дверь как-нибудь откроем. Ладно. Давайте поторопимся, не ночевать же тут… — Он ящерицей скользнул наверх, словно всю жизнь только этим и занимался. — Лезьте по моим следам…