Город мелодичных колокольчиков
Шрифт:
— Ага Эракле! А, Эракле ага! Почему не ко мне возвел свою просьбу? Или полагаешь, капудан-паша могущественнее меня?
— Не знаю, о всесильный Хозрев, чем вызван твой гнев?
— Ай-яй, Эракле! На что тебе гром неба: пять раз по сто мушкетов и десять пушек?
— Ни на что.
— Хорошо. Ай, как хорошо! Тогда на что просил ты у капудан-паши гром неба?
— Просил шутя. Сам ведаешь, о везир, как опасно без стражи в таком дворце. Но не одно это, управитель жалуется, что в поместье на Принцевых островах, где сосредоточены главные богатства
— О-ох, корсары! Вай ана-саны! А где еще твои поместья? Я знаю, у тебя их десять.
— Тебе не точно сосчитали, везир Хозрев. Вот два пальца, столько же у меня поместий.
— Билляхи! Я расположен к тебе, иначе рассердился бы, — считал сам хранитель султанских сундуков!
— Придется сменить. Хранитель не должен ошибаться, иначе может в сундуке оказаться лишнее, а он без умысла возьмет и присвоит.
— Ни один правоверный, дорожащий чалмой или феской, не посмеет сбиться со счета в ущерб султану. Только наоборот, — о Эракле ага!
— А рожденный не небом, а обыкновенной женщиной?
Хозрев, прищурив один глаз, другим сверлил Афендули:
— Ты подданный султана?
— Нет, только гость, да хранит «средоточие мира» священный полумесяц! — быстро проговорил Эракле. — Моя родина — Индия, куда я, возможно, вернусь…
— Машаллах! Ты десять лет пьешь воду голубого моря и ни разу не подсчитал, сколько капель выпил.
— Значит, я должен сейчас расплатиться за капли?
— Нет, эфенди, за мое молчание! Мушкетов ты просил пять раз сто, а корсаров от силы приплывет десять раз по десять.
— Сколько я должен заплатить за триста мушкетов?
— Скоро байрам, день, когда милостивый аллах подарил жизнь султану, «средоточию вселенной». Не считаешь ли ты, о грек Афендули, что обязан просить у султана разрешения преподнести ему приличествующий его имени подарок? — Выражение лица Хозрева напоминало охотника, притаившегося возле западни.
— Подскажи что, — благоговейно произнес Эракле, — и я готов доставить себе радость.
— Поместье, в котором так часто корсары доказывают преимущество силы над бессилием.
— О боги! Богатство, соблазняющее корсаров, ты находишь соответствующим высоте «средоточия вселенной»?! О везир, не подвергай меня насмешкам! Или хранитель сундука не сосчитал, сколько у султана подобных поместий?! Другое дело, если бы… ты соизволил принять его в дар.
— Билляхи, поздно передумывать! Я, выказывая тебе свое расположение, уже туда послал янычар и своих рабов. Твоего управителя выгнали, ибо он не умеет беречь порученное ему; иначе как понять, что к нему через море лезут корсары?
— Не смущай меня, о везир! Моурав-бек сказал, что «средоточие вселенной» пожелал допустить меня, недостойного, к своим стопам… И если он, по своей снисходительности, вспомнит о моем поместье, я вынужден буду сказать, что я тут ни при чем.
Хозрев позеленел, почувствовал себя дичью в своей же западне: «Конечно, этот грек побежит к грузину, и этот Саакадзе, сын собаки, донесет султану о том, что я ограбил Афендули. Нет, из двух истин есть одна: султан прикажет забрать поместье в свою казну. Убыток греку, а мне какая выгода? Аллах, нет справедливости под полумесяцем!»
— Пророк свидетель, ничего не могу изменить, уже послал туда янычар! Аллах акбер!
— Ты послал, а не султан. Не будем спорить, Хозрев-везир. Пятьсот мушкетов, десять пушек, к ним заряд и ядра. Тарамба-трум! И поместье твое!
— Клянусь Меккой, султан за пять раз по сто снимет мне голову!
— А за четыре раза по пятьдесят? И в довесок — восемь пушек?
— Ай аман! Бери два раза по сто и две пушки! К ним заряд и ядра!
— Мое поместье стоит десять тысяч мушкетов, семьдесят девять пушек, пять дворцов и семнадцать катарг.
— «Катарга?! — Хозрев побелел. — Не угрожает ли грек исподтишка?»
И хрипло:
— Бери два раза по сто и три пушки. Я добрый! Пули и ядра — как сказал.
— Не могу, клянусь Олимпом! Мое второе поместье далеко отсюда и остается одно. Я должен его охранять от… от разбойников. Не скупись, о всесильный везир! Уравняй счет — триста мушкетов и шесть пушек. Пули и ядра — как сказал.
— Ай-яй, ага, не могу последнее слово за тобой оставить… Бери два раза по сто и еще пять по десять мушкетов и пять пушек.
— Дай мне срок подумать.
— О Осман! Почему не сказано, что делать с неосторожными?! Ты подпишешь сейчас, что получил от меня золотые пара за проданное поместье.
— Клянусь Нептуном, я подпишу… как только ночью доставишь сюда двести пятьдесят мушкетов и пять пушек. Это ничто за многое.
Хозрев задумался: «Крепко поклялся, не нарушит».
— Через день в ночь сюда на фелюгах подвезут тебе просимое. Взамен скрепишь бумагу печатью, приложишь сто золотых и передашь старшему: «безбровому с рассеченным лбом». И тарамба-трум!
— Если твои слуги довезут все в целости, я передам «рассеченному лбу» двести золотых.
— Подсказанное тебе твоим аллахом оспаривать не буду, а теперь покажи мне твои антики…
«И я тебе скажу, кто ты?» — усмехнулся про себя Эракле.
— Охек! Из расположения к тебе я помогу выбрать подарок султану.
Долго ходил Хозрев по залам, от вожделения у него дрожали губы. Выбрать многое, а вдруг султан по просьбе Моурав-бека допустит грека на байрам? И тогда, не обнаружив даров, хитрый грек изумится: «А где то-то и то-то?!» Хозрев переводил лихорадочный взор с одной ценности на другую. Наконец его выбор пал на ларец, в котором хранились изумрудные четки. Он было успокоился, но его внимание привлекли два кувшина работы багдадских чеканщиков. Они были одинаковы, как близнецы, даже легкая царапинка у горлышка была на одном и на другом. Какая-то мысль, еще смутная, но уже заманчивая, осенила везира, и он твердо заявил, что эти кувшины Эракле должен отдать ему за предоставленное оружие.