Город мелодичных колокольчиков
Шрифт:
— Лови, отец!
Крестьянин протянул трясущиеся руки, скатился с табурета.
Тупо смотрел Абу-Селим на растерявшегося бедняка, который преградил ему путь к тахте. И тут он вовремя вспомнил, что эти шайтаны находятся под покровительством султана. От ярости голос эфенди скрипел, как заржавленный замок, но Халилу он казался нежнее звуков флейты.
— О купец, — задыхался Абу-Селим, — ты испытываешь мое терпение! Завтра пришли лучшее, что найдешь в своей аду подобной лавке. И пусть тебе аллах пошлет догадку, как усвоить истину не поддаваться советам шайтана, ибо это может повредить не только твоему кисету, но и…
— Но и животу.
— Напрасно дразните орла, он всегда сильнее барса, ибо может налететь сверху и вонзить когти в самое сердце хищника.
— Ага купец, — чуть не плача, взмолился перепуганный крестьянин, — повели мне уйти. Как смею стоять там, где стоит высокорожденный эфенди!
— Видит пророк, ага, если я стану отпускать покупателей без покупок, то скоро не хватит монет на сухой лаваш.
Халил торопливо сдернул со стены несколько нитей четок и кинул их на колени совсем растерянному крестьянину, а сам принялся почтительно кланяться Абу-Селиму, шумно отбросившему табурет.
— О эфенди Абу-Селим, небо светлеет утром и темнеет вечером! Прояви ко мне доверие. После первого намаза пришлю в твой знатный дом то, что еще никому не показывал.
Не удостаивая Халила вниманием, эфенди надменно вышел, за ним, придерживая ятаганы, — его телохранители. Элизбар заметил, с какой радостью Халил, проводив эфенди за порог, прикрыл дверь и приблизился к крестьянину:
— Во славу неба, ага, выбирай, какие нравятся.
— Видит пророк, все нравится, только… я не ага и… дорогие…
— Да будет благословенна Мекка! Теперь твое время, бери, ага, и о цене не здесь следует беспокоиться. Наверное, все базары обошел, а по своему кисету не подобрал.
— Ты угадал, ага Халил, да будет радостный год у цирюльника! Увидя мои муки, он так сказал: «Напрасно время на ветер бросаешь. Иди к ага Халилу, сразу найдешь то, что хочешь. Но не торгуйся, ибо он не запрашивает».
— Эйваллах! Выбирай, что хочешь.
Долго копался обрадованный затишьем в лавке крестьянин, не решаясь на чем-либо остановиться. А Халил, неизвестно зачем, опять открывал ящики, лез на лесенку и доставал четки, все новые и новые. Когда его потом спросили «барсы»: «Зачем?», Халил вздохнул: чтобы бедняк не заметил, почему купец чуть спину не сломал, угождая ему.
Наконец крестьянин, которого не на шутку начала пугать непривычная приветливость людей, взмолился:
— Ага Халил, увеличь свою доброту, выбери сам! Только дешевые…
Халил быстро взял «оскверненные» розовые четки и протянул крестьянину, который с восхищением смотрел на них, но не брал.
— Бери, отец, бери! Я случайно совсем дешево их купил и продаю за пять мангуров. Ты сам слышал, больше за них и знатный эфенди не давал.
— Ага Халил! — вскрикнул изумленно крестьянин. — Таких в другой лавке даже не видел!
— Халиль, если по душе пришлись, бери скорей! — Халил беспокойно посматривал на дверь. — Мангуры на стол клади! Постой, заверни в платок. Спрячь подальше! И никому здесь не показывай — могут отнять. Не забудь в мечеть зайти. А твоему отцу передай: это небо послало ему награду за праведную жизнь.
Крестьянин торопливо достал узелок, отсчитал пять монет, бережно положил на стол:
— Ага купец, не знаю, почему ты осчастливил мой дом светом и богатством, но пусть аллах проявит к тебе щедрость во всем!
Схватив покупку, он поклонился почти до пола и выбежал.
Халил окунул тряпку в розовую воду, тщательно вытер мангуры, затем, к удивлению «барсов», достал из-за пояса кисет, отсчитал сорок пять монеток, смешал их с пятью монетками крестьянина и опустил в ящик.
— Похоже, ага Халил, благодаря нам ты выгодно продал товар… и еще в шелковый платок завернул. — Элизбар, прищурив глаз, смотрел на купца. — Если так пойдет…
— Разбогатеть можешь, — весело добавил Матарс. — Хорошо еще, что не часто так торгуешь.
— О эфенди, не смейтесь, я в большой выгоде, ибо крестьянин отдал мне все свое богатство — наверно, десять новолуний копил. Я бы и один мангур не взял, но боялся обидеть человека.
— Похоже, что и у вас не досыта кушает хлеб тот, кто его сеет.
— Тебе, эфенди Ростом, аллах послал верную догадку…
— Ага Халил, не уйдем, пока не возьмешь у меня сорок пять мангуров.
— Видит небо, ага Дато, не возьму. А вознаградил я бедняка за то, что аллах послал его в мою лавку не допустить убийства. — Халил исчез за ковровым занавесом и скоро вернулся с подносом, уставленным чашами и кувшинами. — Думаю, ваш разговор со свирепым эфенди вызвал желание не только обнажить саблю, но и подсластить шербетом горло, обожженное перцем.
— Дорогой ага Халил, с удовольствием и радостью, если дашь слово выпить у нас вино из ностевского марани.
— Слушаю и повинуюсь, ибо, во избежание ненужных встреч, эту лавку вы осчастливите новым посещением лишь тогда, когда вернетесь из Ирана.
— Во имя аллаха, — выкрикнул вбежавший Ибрагим, — разыскав меня, умный купец сказал…
— Глупость! — Халил с притворным спокойствием отодвинул чашу. — Покупатель был, за пятьдесят мангуров я продал ему четки.
Ибрагим подозрительно уставился на Халила, открыл ящик, вынул монеты и деловито их оглядел:
— Не аллах ли благовонием обрызгал мангуры «бея», который подобно муравью выскочил из лавки? Тут шайтан замутил мои глаза, и богатый «бей» показался мне бедняком из пещеры Али-Бабы.
«Барсы» переглянулись. Предвидя, что Халил вот-вот попадется, Ростом солидно проговорил:
— Мы свидетели, что это так. Видно, аллах послал обедневшему бею удачу и он поспешил сделать подарок отцу.
— Аллах, аллах, как ты добр! А какое поручение шайтана выполнял здесь эфенди Абу-Селим?
— Э-э… Ибрагим-джан, как догадался?