Город мертвых
Шрифт:
В дороге Лев, уже успокоенный решением исполнить долг вопреки навалившейся горе работы, обдумывал исчезновение стольких людей. Прокручивал мысленно обстоятельства дел, благо о деталях он уже слышал на планерках в течение недели. Перечислял про себя фамилии, складывая их в списки:
«Владелец строительного бизнеса Головин, председатель мелкой партии, когда-то известный политик Курчатов и его помощник, заместитель председателя департамента экологии Афанасьев, еще один бизнесмен Юркинсон и еще четыре человека. Все пропали за последнюю неделю без вести, не пришли с работы. Их семьи и близкие подняли шумиху, написали заявления, но даже отследить маршрут в день исчезновения не удалось. Истории у всех похожие. Выходили из офиса и уезжали по неизвестному маршруту, не связанному с работой. Девять фамилий не объединены формально, но в то же время схожи тем, что обладали деньгами либо должностью. Лишь трое пропавших не из этого списка: архивариус Ольга Романчук, инженер на пенсии Рогач и безработный инвалид Дмитрий Плесов.
За размышлениями он почти не заметил дорогу до отдаленного района, где за полосой шоссе пряталось в лесочке небольшое кладбище. Гуров припарковал автомобиль на площадке неподалеку от входа, скинул оружие и куртку на заднее сиденье – наливающаяся жара давила все сильнее. На кладбище его не ждет опасность, побеседует с напарником – и назад в отдел. Опер купил букет из живых цветов у торговки. Выбрал тот, в котором желтели ярко подсолнухи, они напомнили ему такого же солнечного, полного жизни капитана Амаряна. Пошел уверенно между могильными оградками к дальнему концу кладбища, дорогу помнил хорошо, потому что приезжал первый год каждый месяц после смерти Артура из-за грызущего чувства вины. Потом стал делать это реже и все же никогда не пропускал ежегодный визит к товарищу.
Возле знакомой могилы Лев опустился на лавочку, аккуратно выложил на плиту свои подарки: цветы, стаканчик с кофе и шоколадку. Рассказал о том, как заходил к нему в кабинет Руслан, о новом запутанном деле. Говорить было легко, в голове он слышал ответы и смех капитана с его характерным говором, Артур Амарян хоть и приехал поступать еще в семнадцать лет в московский институт милиции, а потом прожил в столице половину жизни, все же не смог избавиться от мягкого, еле заметного акцента. Еще поэтому работать с ним было легко, в разгул криминальных войн капитан Амарян быстро находил общий язык с приезжими на рынках, торговых пятачках, чтобы узнать, кто кому платит, кто делит прибыль от торговли и власть, из-за которой, по убеждению капитана, и происходили бесконечные разборки между бандитами.
Через полчаса опер попрощался тепло, подмигнул фотографии на памятнике, где Артур был без формы, в расстегнутой рубашке. Умелый фотограф поймал лукавый и одновременно теплый взгляд, губы, чуть растянувшиеся в улыбке. Только от знакомого озорного вида капитана Гурову стало еще хуже. Выходя из-за оградки, он чувствовал, как раскатывается внутри мучительное, саднящее чувство вины за то, что не уберег товарища. Опер шел по центральной тропинке, а перед глазами стояли подробности такого же августовского дня, изменившего столько жизней.
В тот день они поехали с капитаном Амаряном на рынок, чтобы опросить местных торговцев. Преступник, которого они накануне раскололи на признание в грабеже, сбежал, оглушив конвоира и отняв у него табельное оружие. По пути Артур крутил руль старенькой «шестерки» и сетовал:
– Парня жалко, молодой совсем, хоть бы выкарабкался, эксперт сказал – он ему в лицо зубами вцепился. Вот и растерялся, совсем еще зеленый. Любой растеряется, если ему лицо грызть начнет такой зверь. Ну ничего, какой бы он ни был страшный, а кушать захочет. Придется ему выбраться из своего логова, где бы он ни прятался от нас. Выйдет в кафе или за пирожком, а местные его увидят. Они все видят, все знают, но молчат. Надо просто объяснить им, рассказать, что это не человек, а зверь, убийца, и тогда они расскажут. Они хорошие люди, им в доме не нужен преступник, который людей грабит, лица им грызет, убивает.
Лев молчал, хотя с напарником был согласен полностью. Всегда местные торговцы, выслушав Артура, шли на разговор, понимая, что земляк, пусть и давно обрусевший, действует в их же интересах.
Когда «шестерка» остановилась у ряда только открывающихся киосков, Артур сразу ткнул пальцем в синюю вывеску кафе:
– Вон туда надо забежать, поспрашивать. Там хозяин знает обо всем, что на рынке произошло за день.
Их действия в следующие секунды Гуров запомнил на всю жизнь. Вот Артур выходит с левой стороны, хлопает дверца машины. Они огибают капот, делают несколько шагов вместе, уже почти плечо к плечу. Краем глаза Гуров видит, как пожилая женщина с ведром в сумке на колесиках и складным стульчиком для долгих часов торговли спотыкается и роняет свою тяжелую поклажу. Артур бросается к ней, чтобы помочь, не дать рассыпаться бережно собранным спелым ягодам. Лев чуть замедляется, чтобы не врезаться в напарника, который кинулся ему наперерез и перегородил путь. В тот момент молодой опер не среагировал так быстро, как капитан, отвлекся на движение в крошечном окошке – в будке сапожника створка окошка чуть дернулась, и застыла узкая щель, а в ней блеснуло что-то темное, металлическое. Лев только успел открыть рот, а Артур – протянуть руку на ходу, пытаясь поймать сумку. Как вдруг грохнул выстрел, потом еще один, еще и еще. Капитан Амарян рухнул ничком прямо сверху упавшего ведра, Лев бросился к будке, выждал несколько секунд и открыл огонь по крошечному окошку. Потом Гуров во время служебного расследования узнает, что беглый преступник действительно прятался в будке сапожника. Еще вечером он прикончил старенького мастера и провел ночь с трупом, а утром запаниковал, увидев двух переодетых в гражданское милиционеров, которые сутки назад задержали его, допрашивали и требовали признаться в грабеже. И тогда он открыл стрельбу, испугавшись, что сейчас снова они обнаружат его убежище. Все четыре пули, предназначавшиеся операм, попали в Артура, получилось, что капитан прикрыл Гурова от огня, от смерти.
Лев понял это не сразу, сразу после ответных выстрелов он обернулся назад, чтобы показать жестами напарнику, что сейчас будет ломать дверь и заходить внутрь киоска. Обернулся и замер. Амарян лежал, раскинувшись в огромной красной луже, У Льва тогда мелькнула в голове от шока надежда: «Это ягоды, он раздавил ягоды и лежит в луже из малинового сока». Как тут же понял, что это не сок, это кровь! Артур ранен и истекает кровью! Алая жидкость потом была везде: на сиденье машины, куда Гуров затащил напарника и повез, нарушая все правила, к ближайшей больнице; его одежда, в которой он нес капитана к входу с каретами «Скорой помощи»; его руки, которыми опер сжимал плечо напарника и умолял: «Держись, держись, слышишь, держись! Артур, держись!» Черные глаза еще блестели, хотя лицо у капитана было мертвенно-бледным от огромной потери крови – он держался. Держался за жизнь еще две недели в реанимации, боролся со смертью. И все же ослабевший организм не выдержал испытаний, слишком слаб был капитан после ранений и кровопотери. У Артура началась развиваться инфекция, через две недели, несмотря на усилия врачей, он скончался от отека легких. Хотя формально никакой вины на Гурове не было, он даже успел открыть ответный огонь и уничтожить преступника, не допустив новых жертв, Лев все же мучился от чувства вины. Вспоминал многократно каждую секунду того августовского дня и корил себя, что надо было заметить раньше блеск оружия в оконце сапожной будки, надо было быть осторожнее, надо было первому шагнуть к старушке, чтобы помочь с сумкой. Тогда этот добродушный человек с огромным сердцем был бы жив, снова угощал бы домашней выпечкой жены весь отдел или рассказывал бы в сотый раз, как его маленький сын встречает объятиями на пороге дома.
Даже спустя много лет Лев не мог отделаться от этой мысли: «Если бы тогда он сделал один шаг в сторону, если бы он шел чуть быстрее, если бы осмотрел все перед тем, как выйти из машины. Эх, сколько этих «если бы» у меня было в тот день, которые уберегли бы Артура от гибели. Даже его родные ведь ездят на годовщину его смерти в больнице, и только я знаю, что все самое страшное, непоправимое произошло, когда в черном проеме блеснуло стальное дуло пистолета. Заметил бы вовремя, остановил – и сейчас не лежал бы капитан в могиле, а нянчил внука по ночам».
Глаза вдруг резанул знакомый блеск, Гуров сам еще не понял, что произошло, как тело уже отреагировало. Он прыгнул в сторону, по траектории полета пули, и повалил на землю высокого мужчину в светлом плаще. Рядом над ухом взвизгнула пуля, отрикошетила от оградки прямо в землю. Вторая все-таки рассекла бежевую ткань плаща и ушла в траву. Тут же защелкали затворы, чьи-то сильные руки подхватили Гурова, заломили руки за спину, профессионально вывернув кисти так, что он не мог пошевелиться. Затопали ноги, голос с металлическими нотками выкрикнул:
– Туда, к деревьям, оттуда стреляли. За оградой, в лес ушел! Трое к выходу, прочесать периметр, тормозите машины на дороге, двое за ним.
Топот ног – все немедленно принялись выполнять приказ, но железная хватка по-прежнему прижимала опера к земле. Легкие шаги прошлись рядом. Шумиха и суета вдруг сменились тишиной, стало слышно шуршание плаща. Лев видел только ноги в туфлях из тонкой кожи, слышал, как хлопает ладонь по бежевой ткани плаща, счищая налипшую при падении пыль. Потом низкий голос, который показался оперу неуловимо знакомым, приказал: