Шрифт:
Глава 1. Родные корни
Из дневника Татьяны
Четвертый час сижу я в душном пыльном автобусе и вот, наконец, подъезжаем к городу. Сегодня только тридцатое августа, на факультет мне идти послезавтра. А эти два дня впереди буду устраиваться у тети Маши Вологодской. Тревожно немного, но, разумеется, не так как три года назад, когда мы с мамой только приехали поступать в Университет. Да, тем далеким летом у нас все удачно сложилось, аттестат мой приняли, даже общежитие пообещали, как иногородней и «безотцовщине».
Помню, как вернувшись в город перед самым сентябрем, мы с мамой полдня простояли в очереди на оформление документов. А получив заветный ордер, долго добирались из центра города на окраину, где размещались корпуса университетских «общаг». Как сейчас помню этот суматошный день.
Едва не падая с ног от волнения и усталости, я взяла у комендантши ключи и попала в свой «угол». Двухкомнатная квартирка с крохотной кухней, ванной и туалетом была пуста, старшекурсницы должны заселиться позже, им не впервой, все вещи уже на местах.
Помню, как мама простилась со мной, наскоро расцеловала в обе щеки и умчалась на автобусную остановку, надо выбираться из глухой Зареки, пока еще ходят «маршрутки». На одну ночь маму обещали приютить какие-то наши далекие родственники, не хорошо было бы завалиться к ним поздней ночью.
Я все понимала, но все равно разревелась, как маленькая, оставшись одна в неуютном пустом помещении. Но что-то же надо делать… В большой комнате стояли четыре кровати, матрасы на каждой свернуты, а на трех голых железных сетках — коробки с книгами, пакеты и сумки. Одна кровать чужими баулами отмечена не была, значит, скорее всего, свободная. Ее-то я и решила занять.
Тщательно заправив постель и аккуратно разложив свои вещички в прикроватной тумбочке, я снова загрустила. Одна в чужой комнате на окраине малознакомого города, одна завтра пойду на учебу в новенький корпус, где размещался Исторический факультет. Вот в ту ночь мне было очень тяжело, а что сейчас-то хныкать? Даже смешно и глупо.
Прошло три года, и вот я уже учусь на четвертом курсе Истфака, уверенная «хорошистка», к городской жизни вроде бы привыкла, завела добрые знакомства, а вот к общежитию за все это время так и не смогла приспособиться. Девчонки-соседки подобрались неплохие, но будто с другой планеты. Сейчас постараюсь объяснить.
У себя-то в родном Совиново я привыкла рано вставать, дома и во дворе всегда ждала какая-то работа, потом нужно было собираться в школу, а после нее знакомая круговерть до вечера: домашние дела, уроки… Если погода была хорошая, мы часто гуляли с подружками у леса или ходили на озеро. Одним словом, я так уставала за день, что до полуночи уже укладывалась спать.
А здесь, в городской «общаге», мне резко пришлось подчиняться совершенно чуждому ритму, подстраиваться под неудобный, непривычный режим соседок. Две старшекурсницы, например, часто пропускали утренние лекции, до обеда обычно спали, а вот радио и телевизор могли работать в комнате всю ночь.
Пришлось научиться засыпать при включенном свете, под болтовню шоуменов или актеров популярного позднего сериала. Еще одна соседка — будущий физик, училась со второй смены и доборую половину ночи рисовала свои схемы, зубрила конспекты. Я оказалась в меньшинстве.
Редкие каникулы в своем селе ожидались мною как великие праздники, сулящие возвращение в Эдем. Приезжая домой, собственно, в дом-то родной я заходила ненадолго, потому что еще со школьных лет перебралась жить к бабушке Таисье. Это решение понравилось всем: бабушке, мне, маме и ее новому мужу
Я выросла без отца, он ушел из жизни очень давно и довольно нелепо, мне тогда было года четыре, я его совершенно не помню. Говорят, отец отравился грибами, а еще ходят слухи, что он сам нарочно выпил какую-то гадость. И сделал это потому, что кто-то ему сказал, будто я родилась от другого дядьки, потому что мама ему изменяла. Не хочу копаться в прошлом моих родителей. Кажется, всей правды мне все равно не узнать.
Мама долго была одна и какое-то время не общалась с бабушкой Таей, видимо, та ее винила в гибели сына. Но потом отношения между ними снова наладились, вероятно, из-за меня, больше ведь никого из близких людей у бабули не было на свете. Я у нее единственная внучка, и мы здорово подружились.
А как я стала жить у бабушки? Все просто, к моей симпатичной маме посватался местный участковый врач, он быстренько переселился в наш большой дом, а я решила уйти. Через год у меня появился братишка, я, конечно, помогала, водилась с малышом, но с мамой мы как-то постепенно отдалились друг от друга, ей уже было не до меня. И это я тоже понимаю, нет никаких обид.
Вот с бабой Таей мы были очень друг другу нужны, только с ней мне было по-настоящему легко и спокойно. А ей хотелось выговориться порой, хотелось проявить заботу о родном человеке. Я умела слушать, и с бабушкой сама всегда могла поделиться тем, что есть у меня на душе, могла рассказать все, без смущения и страха, что меня не поймут. Это было хорошее время.
Бабушкин дом нравился мне еще и тем, что стоял он отдельно, наособицу, несколько в стороне от улицы, выходил многочисленными окнами не на проезжую дорогу, а «смотрел» в сторону леса или на «огуречник». Так называла бабушка наши огороженные забором грядки, потому что здесь выращивали овощи и зелень. Был рядом и настоящий большой огород — картофельное поле, целых девять соток. Но кроме картошки там обитали: тыква, кабачки с патиссонами, а также кукуруза и подсолнечник.
У Виктора Астафьева есть повесть «Ода русскому огороду». Язык мне показался заковыристым немного, уж слишком деревенским даже для меня, но суть я хорошо уловила. Попробовала написать рассказ о бабушкином дворе, палисаднике с яблонькой и кленом, о нашей рябине под окном. Учительница литературы одобрила мое сочинение, отредактировала немного и отправила в районную газету, а там напечатали. Так ко мне пришла своя маленькая слава, а у родных был повод мною гордиться.
Бабушкин дом представлял собой обычную деревянную избу: высокое крыльцо, просторные сени, разделенные на кладовую — «клеть» и веранду, семь небольших окошек с резными наличниками. Собственно, жилое помещение составляли две комнаты — прихожая, она же кухня и «горница», где размещалась кровать и комод с вещами.
В кладовой окон нет, зато там стоит огромный сундучище, окованный крашенными железными листами. В нем, сколько я себя помню, лежат домотканые дорожки — полосатые «тропинки». Большинство дорожек ткала на самодельных кроснах еще прабабушка Мария.