Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)

Аредова Дарья Владимировна

Дэннера не хватало больше всех. Я так к нему привязалась, что уже жизни своей без него и представить не могла. Всегда он был рядом, всегда успокаивал людей в моменты опасности, всегда помогал и поддерживал, всегда брал на себя больше, чем необходимо. Он один умел утихомирить панику, организовать толпу, развеселить плачущего ребенка... или не дать умереть одинокой женщине. Если бы не он, в городе давным бы давно не было порядка и надежды.

А теперь его больше нет.

А сестрички?..

Такие были трогательно-серьезные, такие умилительные,

так упрямо стремились поступить в патруль. Сколько раз они поднимали настроение уставшим ребятам, когда остекленевшие от боли и усталости взгляды оживали, и патрульные улыбались, и суровый Кондор усмехался в усы, пряча усмешку за краем стакана. Старательно-суровая Нэйси и мечтательная Лесли, готовая расплакаться от чужого горя. «Лидия, что с вами?»... «Настроение плохое...» И, глядь – а уже сидит надутая и шмыгает носом. «Вам же плохо...»

А сегодня еще и оборотни явились. Я слышала выстрелы на мосту, а патрульные нашли шесть трупов. Пули были из моей винтовки. Значит, Лесли и Аретейни перед смертью спасли много людей. Значит, пригодилась им винтовка.

Я прикрыла глаза, но слезы все равно стекали по щекам.

А музыка, как назло, полилась грустная. Играла Лаэрри, пианистка, мать... впрочем, это только слухи, чья она там мать.

Чувствительная я сегодня.

Я всегда такая в конце месяца... в середине весны...

Эндра

Очнулась я снова уже на рассвете, и сразу поняла, что лежу на влажной утренней траве городского парка. Раны были тщательно перевязаны, да и в целом я чувствовала себя гораздо лучше.

Я оборотень.

Мысль все никак не желала укладываться в голове, и ворочалась там холодной змеей. Я оборотень. Я даже не зверь. Я – монстр. Я – чудовище. Я – нечисть...

Захотелось разреветься, но я упрямо стиснула зубы. Ничего, переживем. Оборотень, подумаешь. Во всем есть свои плюсы.

Ага, вот только как бы мне подняться. И так, и эдак, как ни крути – не получалось.

Я вздохнула и упрямо поползла по-пластунски, пыхтя и невольно выдирая траву. Болело все зверски, аж в глазах темнело, и потому приходилось останавливаться на отдых. Изрешетили меня знатно. Ясен пень, оборотень. Спасибо, не убили.

Оборотень...

Вскоре – наверное, во всяком случае, мне это «вскоре» показалось целой вечностью, хотя расстояние-то наверняка небольшое, парковые деревья закончились, я миновала боком берег пруда и выбралась на холодный шершавый асфальт. Потянулась какая-то промзона, заборы, гаражи и задние дворы, меж кусками растрескавшегося асфальта росла трава, кустики, и даже молоденькие деревца. Неподалеку стоял покосившийся, некогда зеленый фургон. Поговаривали, что когда-то механизм, скрытый внутри фургона, мог крутить колеса на жидком топливе, но это был очень древний механизм, на смену которому пришли более совершенные. А затем более совершенным не хватило топлива, и стали ездить на лошадях... а этот так и не смогли починить – не нашли нужных

деталей... это я от патрульных в баре слышала...

Тут мысли начали путаться, и я поймала себя на том, что думаю о всякой ерунде, чтобы отвлечься. Асфальт шершавыми камешками ложился в ладони, и по нему лихорадочно метались перепуганные муравьи. Наконец, впереди вырос знакомый двухэтажный дом с не менее знакомой пожарной лестницей и мусорными баками, притулившимися сбоку, в углу стоящих буквой "г" слитых корпусов. Из приоткрытых окон доносилась бодрая фортепианная мелодия.

Я доползла до двери черного хода и потеряла сознание.

Лидия

Чего-то я совсем раскисла. Надо, что ли, мусор вынести. Прозаический труд как нельзя лучше убивает сентиментальный лад, и я с энтузиазмом принялась за работу.

В довершение ко всему полился мелкий холодный весенний дождик, он сеялся сквозь тучи, как через сито, придавая тусклому городскому пейзажу серо-тоскливую окраску. Раны, недавно полученные от мелких городских тварей, немедленно принялись саднить, а по крупным пузырям в лужах и далеким громовым раскатам я определила, что идет гроза.

Посередине заднего двора лежал ничком некто, до того худой, грязный и измученный, перебинтованный, словно мумия, почерневшими мокрыми бинтами, что я не сразу его и узнала. Точнее, ее.

Догадавшись добежать до помойки и закинуть туда здоровенные мешки с мусором, я бегом по лужам ринулась к лежащему неподвижно человеку, перевернула на спину.

Рыжая...

Так она жива. Правда, судя по ее состоянию, ненадолго.

А остальные?!

Что ж, надеюсь, она расскажет – если, конечно, выживет и придет в себя. Отделали ее неплохо.

Но надежда все же оставалась.

Аретейни

Мы потерялись. Я это поняла сразу, как только почувствовала в воздухе больше влаги и свежести. Артемис шагал рядом и все напевал что-то себе под нос. В груди было пусто и холодно, и противный холодок слабостью разливался по всему телу. Так плохо мне еще никогда не было.

Надо идти назад, отстраненно убеждала я себя, но ноги упрямо несли неведомо куда – просто вперед. Авось и выйдем... найдемся... Усталость навалилась тяжелым одеялом, и вскоре я, не выдержав, сползла по холодной шершавой стене на пол. Артемис тоже остановился.

— Ты чего? – спросил он. Кажется, он немного пришел в себя. Во всяком случае, перестал бессмысленно смеяться и сплошным потоком нести околесицу.

— Сейчас, – отозвалась я, чувствуя, что не могу подняться. – Передохнем немного и пойдем.

— Ага, – согласился Артемис, усаживаясь рядом. – Мы рыжего ищем? Он не пропадет.

— Знаю. Мы выход ищем. Наших.

— А-а, – протянул он. – Так наши-то там.

Я даже вскочила.

— Что ты сказал?!

Артемис удивленно поднял голову. Взгляд оставался отсутствующим.