Город смерти
Шрифт:
Обе воспитательницы «вели» группу год, детишки из предыдущей уже перешли на новую ступень. И за этот год они не заметили ничего настораживающего в поведении Раечки. Никаких особенностей. В меру послушный ребенок. На занятиях не блистала, разве что преподавательница ритмики ее выделяла — очень хорошая координация.
— Вон — мутанты настоящие, — Катюша кивнула в сторону близнецов, — не знала, что в два года можно быть такой заразой!
— Тсс! Выправятся. Ничего. Они еще не понимают, что сверстники — живые люди, вот и кажется, будто жестокие. Обычные дети.
— Ага. Обычные. Чьи-то, — Катюша выделила последнее
Об этом судачили. Да, похоже, чьи-то. Не просто выкормленные биологической матерью до полугода и отданные в руки профессионалов, а — на особом контроле. Оно и понятно, единственные близнецы в своем поколении, легко отследить судьбу. Наверное, мама о них печется. Это странно, недоработка психологов, недостаток воспитания. В старшем поколении было много случаев, когда инстинкт не удавалось подавить, но ведь после войны уже тридцать два года прошло, старшие не могут быть родителями…
На лекциях по психологии Инне Николаевне рассказывали, с каким трудом сотрудники Института приняли идею общественного воспитания. Многие женщины не хотели добровольно расставаться с подрощенными детьми. Но Институту нужны были каждые руки и профессиональная педагогика. Хорошо, сотрудники — люди сознательные, бунтов не было. А самоубийства — были. И несколько семей (а тогда и семьи существовали, и никакого тебе выбранного донора, все — по велению чувств) бежало в нижний город.
В постъядерную разруху, зиму, смерть.
Этого Инна не понимала, она выросла уже в устоявшейся системе. А вот Виктория Сергеевна помнила свою маму. До самой ее смерти поддерживала отношения. На это, конечно, смотрели с осуждением, но никаких мер не принимали.
— И что с ней будет? — Виктория Сергеевна вернулась к столу. — Неужели ее… Неужели эвтаназия?
— Может, отдадут в нижний город? — предположила Катюша.
— Чтобы ее там съели?! — ужаснулась Виктория Сергеевна. — Лучше смерть, легкая и счастливая, чем мучения… Бедная малышка…
Рома и Тима устроили потасовку, и разговор пришлось прервать. Потом детей вывели на прогулку во внутренний двор, где стены высоток защищали от пронизывающего ветра. Повалил снег — мелкая, твердая крупа сыпала с неба, застилала асфальт. Дети бегали друг за другом, верещали. Во время прогулок воспитатели не разговаривали, занимали детей, играли в подвижные игры, следили, чтобы никто не расшибся. Близнецов пришлось наказать: Рома поймал за косу Лидочку и принялся бить ее. Тима стоял в стороне несколько секунд, пока воспитатели спешили на вопли, а потом присоединился к брату.
Была в этих детях звериная жестокость, и Виктория с Инной уже несколько раз писали на имя заведующей просьбы о психокоррекции близнецов. Просьбы оставались без ответа — у мальчиков был покровитель.
Потом пошли обедать. И дети, и воспитатели хлебали хлорелловый суп, жевали хлеб, полезный и невкусный. Дети получали все необходимые питательные вещества, но еда была только внутреннего производства. Даже дезактивированные овощи с плантаций земельников на детский стол не допускались. Портить свое здоровье позволяли лишь взрослым, еще или уже не включенным в репродуктивную программу.
После обеда детей уложили отдыхать. Утихомирили близнецов — общими усилиями, хоть к кроваткам их привязывай и рты затыкай. Почитали сказку. Малыши заснули — они привыкли к такому режиму, к такому питанию.
Катюша мыла группу, Инна собиралась на вечерние занятия, Виктория писала план. В дверь спальни без стука зашли двое солдат и офицер Службы безопасности. Следом семенила заведующая.
— Мы за мутантом, — будничным тоном сообщил молодой офицер.
Он говорил шепотом и обшаривал взглядом спальню, будто силясь отыскать что-то среди русых, черноволосых и светлых макушек… Прошел между рядами кроваток. Дети спали, сопели и свистели носами. Офицер остановился у кроваток близнецов, стоящих чуть наособицу. Инна зажмурилась, отгоняя галлюцинацию: этот подтянутый мужчина с оттопыренными ушами был похож на сорванцов. Точнее — они походили на него. Те же волосы, та же линия рта, только ушки маленькие. Неужели?..
— Вон, вторая от стены, — подсказала заведующая.
Офицер махнул рукой, солдаты приблизились к кроватке. Раечка дрыхла, как и все воспитанники. Один из солдат сжимал инъектор. Он высвободил из-под одеяла тонкую ручку…
— Не могу, Борис Юрьевич.
— Слизняк! Это не ребенок, а мутант! — Офицер забрал у него шприц. — Выговор тебе без занесения.
И уколол Раю отточенным, решительным движением. Почему это делают солдаты, а не врачи? Из-за клятвы Гиппократа, из-за секретности? Почему вообще это делают? Инна Николаевна не выдержала — заплакала. Офицер легко поднял спящую девочку и понес к выходу.
— Что с ней будет? — спросила Катюша.
— Это — не человек. Мутант. Не стоит об этом думать. И никому не стоит рассказывать.
Инна Николаевна плакала злыми слезами.
5. Неожиданная встреча
Генч уже битый час трясся на эмтэхе [5] . Сначала было ясно, зачем десант бросили в лес: нужно задержать, живьем взять особо опасного преступника. Теперь вот приказ изменился: о преступнике помнить, но первым делом выяснить, что происходит на юго-западе. Что-что… муты воюют, деревня на деревню. Никогда не вмешивались в их разборки и — на тебе. Трясись теперь в тесноте и вонище. Скорее бы домой, под душ, поесть нормально, а то консервы да консервы, так и гастрит недолго заработать.
5
Эмтэха — МТЛБ (она же — «моталыга») (разг).
День подходил к концу. Зацепившись за верхушки сосен, солнце соскользнуло за деревья — потянуло сыростью.
И вдруг из лесу наперерез эмтэхе вырулила толпа аборигенов. Жалкие, грязные людишки — быдло, одним словом. Идущая впереди девка раззявила рот и как будто окаменела, выронила узелок с пожитками.
— На ловца и зверь бежит, — верзила Ромчик потер руки и спрыгнул на грунтовку с корпуса остановившейся МТ ЛБ, схватил автомат и проорал: — Никому не двигаться, стоять на месте!
И — очередь в воздух. Быдло сгрудилось в кучу. Генч прикинул: не больше сорока голов, семеро — уроды. Из люка вылез механик-водитель, следом — узкоглазый, похожий на китайца, сержант Сергей. Можно сказать, имени у него не было, все звали Сержантом. Тюфяк, Ромкин брат-близнец, и Карась остались сидеть на корпусе машины.