Город Солнца

Стэблфорд Брайан Майкл

— Что представляет собой наказание? — Поинтересовался я.

— Это не важно, — ответил он. Я не был с этим согласен. Если принятие ошибочного решения влекло за собой наказание, это означало некоторую степень независимости личности от Самого. Суть наказания могла сказать мне кое-что о степени проступка. Но если он не был расположен говорить об этом, не было никакого смысла настаивать.

— Почему вы старались держать в секрете тот факт, что все поросли являются частью одной и той же супер-личности? — Спросил я вместо этого.

Он понял, что я имею в виду, не смотря на то, что термин был первым, какой пришёл мне в голову.

— Потому, что мы знали, что такая мысль

испугает вас даже больше, чем всё то, что вы видели до сих пор, — сказал он. — Мы знали, что кажемся вам чужими, что наши компаньоны кажутся вам отвратительными паразитами, питающимися нашим веществом, проникающими в наши тела и в наш разум. Мы понимали, что даже если ваш корабль и не располагает возможностями уничтожить Самого, то у Земли они есть. Было — и есть — жизнено необходимо, чтобы мы убедили вас в том, что случившееся с нами в этом мире не является злом — что это, в действительности, приблизило нас к Богу. Пока вы рассматривали компаньонов, как отдельные личности, имелся занчительный шанс того, что вы могли усмотреть в них симбиотов и что вы могли найти в себе смелость рискнуть одному или двум из вас проверить на собственом опыте. Мы опасались, что если бы вы узнали всю правду… что существует только один компаньон, который является компаньоном всем нам… вы смотрели бы на ситуацию иначе и посчитали бы компаньона гораздо более опасным. На личностном уровне вы видели в поросли нечто такое, с чем можно справиться. Но теперь, когда вы видите одно огромное создание, пугающее своими размерами, вы можете больше не увидеть в нём нечто такое, с чем могли бы справиться, если бы потребовалось. Ваш страх возрастёт… и шансы на то, что вы согласитесь на условия, сопутствовавшие нашему разрешению, станут гораздо меньше. Ведь это правда, разве нет?

— Да, — признал я. — Это правда. Я мог бы морально подготовиться к тому, чтобыпозволить паразиту расти на себе… но я не подвергну себя давлению тысяч посторонних разумов, физически подключённых к моему. Я не хочу терять всё, что составляет моё я. Не вижу никакой возможности, чтобы я собрался включить свою личность в цепочку, вроде этой.

— Ты ошибаешься, — сказал он. — Ты никак не можешь понять. Без того, чтобы ощутить это на себе, невозможно узнать… не просто правду о нас… но правду о гораздо более важном.

— Вы когда-нибудь задумывались о том, что ваш Бог может быть чем-то чёрным, тянущимся миллионом щупалец к вашим разумам, манипулирующим вами ради своей выгоды… обманывающим вас? — Это был грубый вопрос, но мне представилось, что время было подходящим, чтобы его задать.

— Ты не понимаешь, — повторил он.

Он был прав. Не просто в том смысле, что его заявление было правдой, но в ощущении, что всё в нём пребывало в согласии с его верой. Он был абсолютно уверен в своей собственной правоте, и любая атака на неё, любые вопросы, просто отскакивали прочь. Вне всякого сомнения она была непоколебима. Его взгляд на мир являлся замкнутой, самодостаточной системой. Большинство религиозных систем являются таковыми. Они делают себя неузвимыми перед зравым смыслом, не принимая его во внимание даже в образе мыслей. Вера — вот что необходимо… здравый смысл — это всего лишь способ обманывать себя. Даже если факты противоречат всем ощущениям, даже в этом случае всегда есть выход.

Неисповедимы пути Господни.

Все боги так поступают. Есть только один способ, каким они могут действовать.

Их религиозность, вероятно, была жизненно важной. Вера в Бога является элементарной формой обезличивания — осознания ответственности перед гипотетическим Другим.

В данном случае процесс происходил несколько иначе… Если потеря личностного и ответственность перед реальным Другим стала фактором жизни, значит это и есть Бог. Больше нет необходимости его выдумывать. Он существует.

— Ты говоришь, что вы прибыли сюда, чтобы узнать о нас, — сказал темнокожий человек. — Всё, о чём мы просим, это — чтобы вы сделали это — единственным возможным способом. Вы должны открыться для познания Самого, вы должны присоединиться к Самому. Тогда вы узнаете. Тогда вы поймёте. Ваши мысли отягощены теперь ночными кошмарами. Если вы не можете справиться с этими кошмарами, тогда все мы идём к катастрофе. Вы не можете продвинуться вперёд, думая в рамках своих узких предубеждений. Вы должны узнать, чтобы понять.

Все эти обычные рассуждения просто влетали в одно ухо и вылетали в другое. Я слыхал это всё и раньше. Это был расхожая байка, кочующая по истории человечества. Верь, как мы, и ты будешь спасён. Ооставайся таким, каким ты есть сейчас, и ты обречён на вечное проклятие. Присоединяйся к нам… иначе неменуемы схватка, война, катастрофа. Это был призыв, который никогда не менялся, воззвание верующего к сомневающемуся.

Единственной проблемой было то, что почти всегда были борьба, война, катастрофа. И уже сейчас я мог предвидеть, что ситуация здечь на Аркадии идёт к радикальной А-катастрофе. «Дедал» против Города Солнца. Генная инженерия против всемогущего паразита.

Последний раз, когда я слыхал байку, подобную той, что предложил мне Слуга, это был призыв от имени возрождавшихся неохристиан, высказанный мальчишкой, которого звали Питер, и который был моим сыном. Как только прозвучал призыв, мы потеряли друг друга. За ним последовал спор, так же легко и естественно, как ночь следует за днём. Теперь мы с ним были совершенно чужими друг другу. Это произхошло почти за одну ночь. Единственным путём избежать даже такого сравнительно крошечного несчастья, как это, была бы полная капитуляция с моей стороны. Я оказался неспособным на это. Я был не способен отказаться от своего мира и принять веру в качестве замены здравого смысла. Гораздо меньше я был способен капитулировать перед тем, о чём просил меня Слуга в своём миссионерском запале во имя Самого. Не было никакого спосособа, никакого вообще, чтобы я согласился подвергнуть свой разум риску, позволив ему раствориться в некой объединённой массе.

А если так, то каков был шанс избежать катастрофы?

Они, очевидно, продолжали сохранять надежду. Стрела не была пущена. Другая спасла мне жизнь. Я был волен вернуться на корабль, неся с собой и плохие новости и настоятельный призыв. Но это у верующих надежда всегда умирает последней. Поскольку они считают себя правыми, и в глубине души они верят, что и все остальные должны видеть их правоту. Упорный отказ разделить их веру, в конце концов, начинает казаться им обычным упрямством, которое они готовы наказать… из самых чистых побуждений.

Я отчаянно пытался найти надежду, которая была бы под стать надежде Слуги.

Но я, несчастный сомневающийся, не мог найти её.

Просто казалось, что её нет.

Я вернулся на «Дедал» поздно вечером, сразу с наступлением темноты. Я стянул в шлюзе свой порванный костюм и с готовностью подвергся полной — и довольно неприятной — процедуре обеззараживания. Затем одел новый костюм. Я был уверен, что он не был необходим, но ради того, чтобы не пренебречь даже малейшим шансом, а также для спокойствия остальных это казалось наиболее правильным.