Город Сумерек
Шрифт:
— Но совсем не так тверд.
Принцесса вздохнула.
— Не будем говорить о камнях. Ты знаешь, что я хотела сказать.
— Да, книги остались, но их очень мало. Были и у нас принцы, которые с радостью уничтожали то, что собирали их предки. Я читал некоторые из них. И никогда не мог толком понять, из-за чего их запретили. То, что в них написано, мы часто видим во сне. По-моему, это всего лишь дневники сновидений забытых принцев. Только мифы, мечты, безумные грезы. Ничего больше. Для любого, кроме нас, это просто тарабарщина. Ты никому не сможешь тут объяснить, что такое цвет, яркие краски.
— А если это были не сны, Морион?
— Что? — спросил я будто через силу.
— Что, если когда-то все это было? Если в мире было больше света, жизни, было много городов, а не один Город, окруженный хиреющими землями. И даже звезды были не только белыми, но золотыми, голубыми, багряными?..
Она замолкла с выражением боли на лице. Я тоже чуть не застонал. Знакомые, но непривычные слова резали не только слух, но и мозг, вызывая чисто физическое невыносимое напряжение, чуть сладкое, но большее мучительное.
— Это все только сны Фаенна, — пробормотал я, и почувствовал, как напряжение чуть отпускает. — Каждый из нас через это проходит. Раньше старшие усмиряли наши фантазии, которые прежде знали сами, не позволяя чересчур увлекаться. И были правы. А если это даже и правда, то что мы можем изменить? Этот мир уже слишком стар. И думать об этом — только лишняя головная боль.
— Ты не думаешь так.
Я промолчал, прижавшись к спинке кресла и глядя в темно-серый потолок.
— Ты так же молод, как и я, и еще не укрощен этой бесцветной жизнью. И нет больше тех, кто пытался нас усмирить, внушая, что все так и должно быть.
— Почему ты так уверена?
Она вдруг встала.
— Едем со мной, Морион. Я должна показать тебе что-то.
— Что?
— Узнаешь. Далеко за гранью Города.
— Насколько далеко?
— В трех днях пути.
— Нет.
— Почему нет?
— Это безумие. Мы не можем оставить Город. Тем более, вдвоем, оставляя за спиной лишь врагов. Едва узнав об этом, Оливин и Хоннор этим непременно воспользуются.
— О демоны, — вздохнула Фаенна. — Неужели ты не хочешь узнать того, что может перевернуть всю нашу жизнь?
— Мы легко можем просто потерять эту самую жизнь.
Она помолчала, раздумывая и чуть хмурясь.
— Что ж, как знаешь. Тебе никогда нельзя было отказать в благоразумии, этим-то ты и хорош. Быть может, когда-нибудь ты передумаешь. Дай мне тогда знать, если успеешь. А я, пожалуй, попробую разузнать все сама. И даже если у меня ничего не выйдет, я хотя бы попытаюсь…
И она направилась к двери. Слова ее были произнесены мягким тоном, и даже если она была разочарована, она тоже была достаточно благоразумна для того, чтобы признать справедливость моего отказа и согласиться с ним. В конце концов, я был бы безумцем, или негодяем, поощряя ее и позволяя так рисковать собой… Едва он взялась за ручку двери, я вскочил с кресла.
— Подожди!
Она остановилась, обернувшись выжидающе и, кажется, чуть насмешливо. Тонкая серебряная бровь завораживающе изогнулась.
— Хорошо, ты права, — сказал я, чуть скрипнув зубами. — Мы все устали от этой жизни. Наш мир ничтожен, и границы его все сужаются! Но подожди хоть неделю, чтобы мы могли как-то подготовить Дома к своему отсутствию. Мы не можем бросить их и Город просто так. В конце концов, мы — принцы.
Она медленно, медленно снова улыбнулась.
— Я знала, что ты это скажешь. Хорошо. Через неделю?
Я снова скрипнул зубами.
— Обещаю, — сказал я.
Какая разница, как сходить с ума?
— Фаенна, — окликнул я. — Но ты хотя бы намекнешь мне, что это?
Она как-то беспокойно огляделась.
— Мне не хотелось бы делать это здесь.
— В этом Доме? — уточнил я.
— В этом Городе, — ответила она. — Но и в Доме тоже. Просто я не знаю его так хорошо как свой, и потому не могу доверять этим стенам. Быть может, у меня… Но я знаю, что требую слишком многого. Традиции трудно сломать. То, что я это делаю, говорит отнюдь не в пользу моего ума! — Она рассмеялась. Я с улыбкой покачал головой.
— Но я тебе все-таки доверяю, Морион. Надо же кому-то доверять, пусть мы и принцы.
Фаенна ушла. Я снова взял отложенную книгу — очень древнюю, с рассыпающимися страницами, но и она была всего лишь списком, наверняка не единожды искаженным. Ее автор — Рен Альтерн, легендарный колдун, был проклят. А сама книга возглавляла все старинные перечни запрещенных книг. Потом она исчезла даже из них — считалось, что все экземпляры уничтожены.
Я никогда не мог понять, что в этой книге такого уж ужасного. По-видимому, в Альтерне была сильна кровь принцев — его книга была о цвете, об огне и жаре, породивших мир, а затем чуть не разрушивших, и о тьме и холоде, и последних временах. У всех предсказателей все ведет к последним временам. Вот что есть, что видите, то вам и будет крышкой!
Я фыркнул, захлопнул книгу, поднявшись прошел к полкам и поставил том в ряд совершенно одинаковых переплетов, среди бездарных сочинений о морали какого-то очередного Хранителя Башни. В основном о том, почему есть лишь один Город, град избранных, окруженный тьмой внешней.
Бред еще почище колдовских пророчеств.
Фаенне удалось взволновать все мои мысли и чувства. Прежде, чем сделать что-то еще, я прошел к потайной двери за полками, и вышел из библиотеки никем не увиденный. Прошел пустующей галереей к себе, сбросил дорогие одежды и выискал что попроще, скорее подобающее какому-нибудь пусть относительно благородному, но маленькому человеку, не имеющему ни значения, ни забот. И пошел прогуляться, используя для выхода, в основном, ходы в стенах.
Надолго исчезать я, конечно, не рисковал, но несколько часов в неделю мне было просто необходимо чувствовать себя никем, выбираться из-под бремени дворца и навязчивых мыслей.
При моей молодости, роль бездельника хорошо мне удавалась. Когда я того хотел. Но и в таком обличье я не желал привлекать внимания. Я хотел быть незаметным как тень, как серый призрак, скользящий между смертными, и не имеющий к ним никакого отношения.
Время склонялось к темным часам. Улицы быстро дичали. Девицы известного промысла, с губами, начерненными или ярко посеребренными, зазывали клиентов. Я редко пользовался их услугами — с таким же успехом можно любить неодушевленные предметы — сухие, холодные, безжизненные… Я на мгновение смежил веки и вздрогнул. Небеса… видали ль вы еще такого труса? Которого ужас перед смертью не отпускает ни на минуту. Постоянно во всем видеть ее тень, слышать неотступно ее ледяное дыхание и сдерживать дрожь, едва не срываясь в безумие. Безумие вскипает как ненависть, стремится вырваться с каждым ударом сердца. Страх и ненависть. Замирание — и удар. Но удар не выходит наружу. Давление нарастает, и однажды разрушит свой сосуд. Было бы о чем сожалеть. Что стоит потерять то, что ничего не стоит?