Город туманов 3
Шрифт:
Однако идти куда? И что дальше? Морок был идеальным средством для убийства, но именно средством, производным от чародея: чародея, которому приглянулась Вельма. Ну, или на бульдозере переехала ему дорогу или, например, ногу, что было вполне в ее стиле. Но как? В смысле, когда она успела? И где? Вот прямо на вокзале, когда сошла на перрон в день своего приезда в город?
А может, Литвинову вообще все это мерещилось? Карташов был реальным, но морок, якобы преследовавший чародейку… Может, это было уже слишком? Может, внезапно возникшее сильное желание защитить
– Можно осмотреть улики, – продолжал размышлять Вик, откусив кусочек рогалика с повидлом. – На одежде должны быть хоть какие-то следы. Ты же помнишь, что одежду Герочки с неделю исследовал тот мальчик. Карим который. – Вик одобрительно улыбнулся, погружаясь в какие-то "левые" воспоминания. – Талантливый чародей…
Литвинов абстрагировался от полившейся голосом старого чародея оды и, согревая руки об чашку с кофе, посмотрел в окно, за которым по-прежнему хозяйничал туман. На несколько секунд перед глазами майора вспыхнули сцены из прошлого: чародейка, охваченная малиновым облаком в голубятне; снова она, но только у него дома с шевелившимися под кожей на руке прожилками.
Нет. Литвинову все это не мерещилось. В смысле морок, преследовавший Вельму. Это было. Литвинов это чувствовал.
Может быть, тогда в голубятне это и было чистым совпадением, случайностью из ряда вон, и Вельма вовсе не была целью, но в любом случае мороку, выпускаемому таинственным чародеем, который мог оказаться куда опаснее Карташова, было не место в городе и тем более рядом с Вельмой.
"По одному за раз", – мрачно подумал Литвинов, сжимая чашку. – "По одному за раз".
3.3
Антон сосредоточено листал телефон, сидя на низкой табуретке. Чародейка же, низко надвинув шляпу, не спеша расхаживала среди растений. Одного взгляда на обманчиво вежливого контролера ей было достаточно, чтобы придержать руку старшего лейтенанта, тянувшуюся в карман за ксивой, и просто накинуть на них чары невидимости, чтобы не терять время на дурные манеры и всяких зевак в виде многочисленных посетителей сада.
Отпустив излучение от себя подальше, Гера внимательно осматривала каждый лист растения и ощупывала каждый сантиметр помещения на всех ментальных уровнях.
Спустя полторы недели на месте убийства по-прежнему улавливались следы чар, но определить их характер и природу Гера не могла. Чем глубже она проникала в них, тем больше у нее складывалось впечатление, что те чары существовали сами по себе, чем в некотором смысле напоминали морок. Вот только морок был порождением чувств, а эти чары не имели оттенков вообще. Они просто были и все.
Чародейка упрямо вздохнула и, взлетев, зависла под самым куполом. Внизу материализовался труп: рот открыт, брови сведены, руки на груди будто рвали грязную рабочую рубашку. Так его нашли, и таким же его видела Гера. Фотографии же со вскрытия явили ей несколько иную картину: 1Ин 3:4.
Патологоанатомом чернильная надпись была принята за обычную старую татуировку на груди. В отчете даже было высказано предположение, что она была тюремной, но подтверждений этому не было обнаружено. В смысле, убитый в тюрьме не сидел и вообще не имел никакого криминального прошлого даже в разрезе штрафов за превышение скорости или перехода дороги в неположенном месте.
Однако именно эта надпись и была теми чарами, которые Гера уловила на теле еще непосредственно на месте убийства, то есть в ботаническом саду. В виде надписи они проявились не сразу, а только когда тело достигло определенной низкой температуры, что произошло в морге, где было гораздо холоднее, чем во влажной и душной секции с какими-то тропическими растениями.
И все бы ничего, но проявившаяся надпись была Первым посланием Иоана, а точнее: главой 3-й, стихом 4-м.
– Всякий, делающий грех, делает и беззаконие; и грех есть беззаконие.
Именно с этого священник, приходивший к ним в приют, начинал свои беседы с юными чародеями. Поэтому Гера, слышавшая это тысячи раз, и узнала ее.
И снова все бы обошлось, ведь идиотов с нездоровой тягой к религии, при этом без всякой веры, было полно, но на втором трупе, фотография которого также любезно вывалилась из папки на пол прямо перед Герой, тоже была надпись чарами, которая также проявилась только в морге.
Тупость ли, или же некомпетентность Эли, мало того, что напрямую виновной в том, что отдел не получил полные отчеты ни в физическом, ни в электронном виде, так еще и проводившей предварительный осмотр обоих трупов, снова определила надпись, кстати, тоже на груди, как татуировку.
"Ибо умерший освободился от греха".
Таким было послание Апостола Павла к римлянам в главе 6-й, стихе 7-м.
Тут-то чародейку и пробило: голова священника ведь тоже несла подобную околесицу про грехи. И это не было совпадением.
Три трупа. Три не связанных между собой человека. Присутствие чар.
"Дело дрянь!" – подумала Гера и спустилась вниз.
– Нашла что-нибудь? – Антон кинул взгляд на приближавшуюся к секции группу людей и поднялся на ноги.
– Нет, – ответила Гера. – А ты?
– Здесь очень плохой сигнал интернета. – Антон виновато потряс телефоном. – Я смог пробиться только в почту. Вскрытие священника окончено. И что-то пришло от Карима, но сигнал выбило, и я не успел прочитать что именно.
– Туда мы потом заскочим. Я хочу сейчас посмотреть автомастерскую. Может, потом еще раз кладбище.
– Хорошо. – Антон, спрятав телефон, притянул чародейку и себе. Сдвинув ее шляпу и освободив шею от волос и воротника плаща, он нежно прошелся губами по ее шее.
Чародейке стало щекотно, и она улыбнулась. Люди, как раз хлынувшие в секцию, проходили сквозь них. Губы Антона поднялись выше и сочно приложились к щеке, настойчиво давая понять, куда они собирались приложиться далее.
Гера в принципе была не против, но неожиданно поймала на себе взгляд ребенка, что было невозможно, ведь они с Антоном были не только невидимыми, но и неосязаемыми.