Город убийц
Шрифт:
— Эжен, я здесь был раньше?
— Ну, конечно, — вздохнул Эжен.
Оплавленный бетон напоминает стекло. Ну, конечно, состав близкий, тот же песок. К такой стеклянной арке мы вынырнули неожиданно из молодых зарослей в рост человека.
— Ты спрашивал, где Мартин? Сейчас увидишь.
Арка казалась даже красивой, посверкивая в лучах солнца, только кривобокой и покореженной. Мы вошли в блиндаж и начали спускаться по скользким оплавленным ступеням.
Эжен светил кольцом. И его свет отражался от стен.
— Было построено так себе,
Мы спускались все ниже, пока не попали в лабиринт абсолютно пустых черных комнат.
— Смотри внимательно, — сказал Эжен. — На стены. Мы называем это залы теней.
Если присмотреться, на оплавленном бетоне можно было разглядеть силуэты людей в разных позах, словно они сидели по кругу, в центре пылал костер, и вокруг падали тени.
— Они сгорели дотла, — сказал мой проводник. — Не осталось ничего. Только имена. Пойдем!
В соседней комнате все стены были исписаны углем. Колонки имен.
— Каждый записал всех, кого вспомнил, — сказал Эжен. — Здесь не все, конечно. Вот моя колонка, вот Симона, вот Ги. А это твоя стена, Анри. У тебя всегда была отменная память.
Я смотрел на стену, сверху донизу исписанную моим почерком, и вспоминал. Я не помнил событий, не помнил места, едва помнил людей. Но я помнил, как я это писал. И как кусал губы, едва сдерживая слезы, и голос Ги: «Да ты плачь, Анри, сейчас это не стыдно». Боже мой! Железный Ги, король мародеров, разбойник и убийца — неужели он это сказал!
— А теперь посмотри сюда, — сказал Эжен и повел меня к дальней стене, которая пока оставалась в тени.
Он посветил на ней, и стал заметен такой же призрачный силуэт человека и тень, по форме напоминающая гитару.
— Гитару видишь? — спросил Эжен. — Мы поэтому и решили, что Мартин умер здесь. Может, и ошиблись. Может, это и не гитара вовсе.
Прямо над гитарой моим почерком было написано: «Мартин Морель. Светлая память».
Мы вышли на воздух. Стало ощутимо холоднее, но, пожалуй, даже приятно: градусов двадцать. Подул легкий ветер, наполненный терпким запахом местной хвои, смешанным с запахом пожарища. Неужели он до сих пор сохранился? Или это мне кажется?
— Пойдем, здесь есть еще одно интересное место, — сказал Эжен.
Мы шли к эпицентру взрыва. Наконец, я увидел оплавленную воронку и на дне ее большой деревянный крест.
— Осторожно спускайся, Анри, здесь каток, — предупредил Добиньи.
И вот крест возвышается над нами.
На верхней большой перекладине багровая надпись по-тессиански: «Да простит меня Бог». На малой: «Будут отомщены!»
— Почерк узнаешь? — усмехнулся Эжен.
— Да. Это я писал.
Все же мой почерк изменился за последние двенадцать лет. Стал менее угловатым и летящим.
— Эжен, я что это кровью писал?
Он кивнул.
— Конечно.
— Бог мой, какой романтизм! Все-таки мы были дети тогда.
Добиньи поморщился.
— По крайней мере, не циники. После этого ты и захватил «Анастасию».
— Отомстил мирным жителям за гибель своих солдат. Они-то тут причем?
— Они жрали, жарились на пляжах и хлестали пиво, когда нас убивали за них. И никто слова не сказал в нашу защиту. Они кричали: «Да здравствует империя!» Ну, мы же террористы, туда нам и дорога. Мы мешаем им жить.
— Эжен, обыватели всегда так себя ведут. Ну, они просто нормальные люди, это мы шизанутые. И, может быть, наша задача и состоит в том, чтобы обеспечить им спокойное набивание животов и жарение на пляжах? Мы для них, а не они для нас.
— Ладно, не все сразу, — вздохнул Добиньи, — полетели обратно. Сейчас будет совсем холодно.
Температура уже упала градусов до пятнадцати. В гравиплане у Эжена были припасены куртки для нас обоих, и мы их накинули. Когда мы приземлились у виллы, был виден дух изо рта, и ручей, мимо которого мы шли несколько часов назад, подернулся тонкой ледяной коркой.
Итальянский пейзаж на стене исчез и сменился белым экраном с надписью: «Анри Вальдо, муж., 38 лет».
— Начнем с самых измененных участков, — сказал Адам. — Евгений Львович микрофотографии показывал?
— Да, что-то показывал, — кивнул я.
На стене возникла трехмерная сеть: толстые канаты нервов с грушевидными окончаниями-синапсами. Впрочем, окончания имелись не всегда: некоторые нервы просто обрывались.
— Картинка называется «старое кладбище», — усмехнулся Ершинский. — Это твой центр удовольствия, Анри. Да, постарался Евгений Львович. Потерто на совесть. Знаешь, как примерно это выглядело изначально?
Картинка на стене разделилась надвое, и справа появилась похожая сеть, но с огромными разросшимися синапсами.
— Эту картинку я, по-моему, видел, — заметил я. — Кокаиновая зависимость.
— Никотиновая, — хмыкнул Адам. — Это мой центр удовольствия. Но разница невелика: и то стимулятор, и то стимулятор.
— Кокаин опаснее.
— Спорное утверждение. Мне моды уже через день докладывают, что они отловили в легких очередную раковую клетку. И предупреждают, что еще немного и могут и не отловить. «Настоятельно рекомендуем прекратить употребление никотина. Иммунная система». Действует на нервы, честно говоря.
— Угу, — усмехнулся я, — и красная надпись: «Немедленно обратитесь к вашему психологу».
— Знакомая картинка, да? Надо почистить, конечно. А то сапожник без сапог. Но обращаться мне не к кому. Сам я себе это сделать не смогу. Можно, конечно, пихнуть программу в БПшник и залечь под него, но рискованно без внешнего мониторинга. Я бы предпочел, чтобы кто-то контролировал процесс. На имперские планеты мне лучше не соваться, я там в списках СБК. А у Махдийцев лечиться — так это лучше сразу пулю в лоб, чтоб не мучиться. У них же законодательство основано на Шариате, так что психокоррекция не развита. Они сами на Тессе лечатся, кто побогаче. А кого победнее, бьют плетьми.