Город в песках
Шрифт:
— Вот именно, — ответил он. — Я им так и написал в письме еще несколько недель тому назад, и они полностью со мной согласились.
(«Невероятно! Этого не может быть!»)
— Я хочу вам предложить поехать с нами в качестве моего секретаря и заниматься тем же, чем вы занимались в Амарне. Мы возвращаемся туда в октябре, даю вам день или два на размышления.
— Мне не о чем размышлять, — ответила я, — я еду!
Первые шаги по пути в Месопотамию привели меня на полмили южнее Тэвисток-сквзр. Лондонская контора Иракской экспедиции занимала маленькую комнатушку в неприглядном деловом квартале на Сицилиан-авеню, расположенной между Кингсуэй и Хзр-стрит. Поскольку Ганс жил в
Когда я в начале сентября впервые пришла туда, над чертежной доской склонился уже знакомый мне Сетон Ллойд — высокий, худой молодой человек. По образованию он был архитектором, и его знания и умение чертить очень помогали ему при исследовании руин древней цивилизации, а сам он быстрыми темпами превращался в настоящего археолога. Ему тоже довелось работать в Тель-Амарне, и мне стало как-то легче на душе. Он обернулся, чтобы поздороваться со мной. Его обычно бесстрастное лицо осветила приветливая улыбка.
— Интересно, как вам там понравится после Амарны, — сказал он.
Как приятно сознавать, что у него тоже стоит перед глазами этот восхитительный край — широкая сверкающая река, пальмовые рощи и золотые скалы.
— Похоже ли это место на Амарну? — поинтересовалась я. — Мне ничего неизвестно о нем.
— Нисколько, — ответил он. — Надеюсь, вы не возненавидите его, хотя в этом ужасном захолустье нет ни деревьев, ни воды, ни посевов.
Звучит не слишком заманчиво! А несколько фотографий на стенах отнюдь не противоречили тому, что он сказал. Один снимок, сделанный, по-видимому, с борта самолета, походил на астрономическую карту Марса с его каналами. Рябая, неровная поверхность земли, то тут, то там пересеченная резкими темными линиями.
— Это дворец правителя, — сказал Сетон, указывая на четкие линии внизу. — А здесь — жилые кварталы городского типа. Тут проходила главная улица. Вглядитесь внимательно, и вы увидите еще несколько рядов нераскопанных стен под песком: их можно различить только с самолета, с земли они незаметны. А вот это — дом экспедиции, — прибавил он, указывая на квадратное здание в нижнем углу фотографии, кажется, даже с крышей, — Этот снимок сделали для нас парни из гражданской авиации. Правда, здорово?
Я сказала, что все это, конечно, любопытно, а может быть, даже и здорово, но я не решилась спросить его, о каком, собственно, городе идет речь, так как боялась, что он будет сражен моим невежеством. Я решила сначала что-либо почитать, а не задавать глупых вопросов.
— На этом чертеже дворец показан в разрезе в пределах той глубины, до которой мы добрались.
Я с уважением взглянула на чертеж; он был разделен по горизонтали несколькими полосами, помеченными римскими цифрами.
— А что означают эти?..
— Вы говорите о слоях? Они относятся к различным периодам строительства; каждый правитель перестраивал дворец в соответствии со своим вкусом и потребностями. Совсем не похожа на Амарну, где каждое здание относится целиком к одному периоду, не так ли? Раскопки в этих условиях невероятно сложны.
Пришел Ганс. В его присутствии я чувствовала себя несколько лучше — не таким ужасным профаном.
Спустя несколько недель машина мчала меня из Иерусалима с Рамле, на расположенный у берега моря аэродром. Там меня ждали Ганс со своей женой Етти и трехлетним сынишкой Джоном и Пьер; они только что прибыли пароходом. Отсюда мы должны были вылететь в Багдад, расположенный в шестистах милях к востоку. Со мной была Рэчел Леви; мы вместе приехали из Англии и провели неделю в Иерусалиме. Рэчел регистрировала все предметы, найденные на раскопках; впрочем, я по опыту знала, что круг обязанностей любого члена экспедиции оказывался значительно шире той технической работы, для которой он или она первоначально нанимались. К Рэчел это относилось в большей мере, чем к кому-либо другому; основательно зная древний Восток, она вносила свежую струю в дискуссии, которые возникали между специалистами по поводу то очередной находки, то новых данных, подкреплявших или опровергавших ту или иную теорию.
Это был мой первый полет. В течение нескольких минут раздавался шум мотора, затем самолет понесся по полю все быстрее и быстрее. В окно я увидела, как правое колесо оторвалось от земли, продолжая вертеться в воздухе, пока не исчезло где-то в крыле. Итак, мы в полете. Вскоре второй пилот прислал нам записку (шум мотора заглушал голоса): «Через минуту справа от нас будет Иерусалим, а на севере — Галилейское море». Мы поднимались все выше, так как приближались к горам. Внизу под нами среди холмов показался Иерусалим с его куполами и минаретами, башнями и стенами, воротами и кипарисами. За ним я смогла различить цепь темно-красных скал, а далее до самого Иерихона виднелась пустыня. Мы пролетели над мрачным ущельем, приближаясь к горам Моава близ Палестины. В ущелье виднелась серебристая нить — река Иордан.
Теперь мы удалялись от гор и летели вдоль границы великой пустыни, простирающейся между Трансиорданией и Ираком.
Когда вдали показались окраины Багдада, солнце уже начало садиться. Самолет пролетел над Евфратом, и мы стали снижаться. Я не знала, что старая часть Багдада расположена на дальнем берегу Тигра, и сильно разочаровалась, увидев вначале лишь беспорядочно разбросанные лачуги и железнодорожные пути. Затем все завертелось и закружилось; я закрыла глаза. Когда я их открыла, все стало на свои места: самолет проносился мимо каких-то белых зданий и наконец побежал, слегка подпрыгивая, по благословенной земле.
Наше путешествие закончилось. Дул легкий ветерок, мы шли по низкой траве к зданию аэропорта. Тут мы увидели Габриэля — нашего шофера, исполнявшего к тому же всевозможные поручения членов экспедиции. Ему, правда, больше нравилось, когда его называли агентом. Это был плотный мужчина с круглым коричневым лицом, с круглым коричневым носом, круглыми карими глазами навыкате и улыбкой до ушей. На нем была дорогая ярко-лиловая шелковая рубашка, бриджи для верховой езды, слишком ярко-желтые, слишком узкие, и блестящие сапоги с отворотами; его голову с редкой шевелюрой украшала еле державшаяся на затылке большая мягкая шляпа.
Сейчас он был вне себя от радости, вновь увидев всех членов экспедиции. Потом ему представили меня.
Вместе с большой группой пассажиров из Дамаска мы приступили к оформлению паспортов. Утомленные путешественники, стоя в длинном хвосте, медленно продвигались к письменному столу, где клерк-араб ставил отметки о въезде.
Внезапно появился Габриэль: оказывается, все остальные члены экспедиции уже сидели в машине, а я все еще стояла в очереди. Кое-как, знаками я указала ему на мой паспорт, который лежал одним из последних в пачке на столе. Габриэль пробрался к письменному столу, просмотрел все паспорта, извлек мой, а затем, ласково потрепав по щеке маленького чиновника, взял у него из рук резиновую печать и прижал к первому попавшемуся чистому листу в моем паспорте. Вернув печать, он опять потрепал по щеке маленького чиновника и, не обращая внимания на его слабые возгласы протеста, поспешно повел меня к машине.