Город Зга

Зенкин Владимир

— Вы пойдёте с нами, — отчеканил капитан, — Все вещи — с собой.

— Куда и зачем, позвольте узнать? — спросил я.

— К зиждителю. Преобло случайностей не терпит.

Он сделал знак своим военным, они построились в два ряда по обе стороны от нас. Гражданские остались бесцельно стоять в стороне и выглядели праздными зеваками.

Капитан подождал, пока мы подняли рюкзаки, махнул рукой, двинулся вперёд. Мы — за ним.

— Откуда взялись эти люди? — дёрнув меня за рукав, тихонько спросил Лёнчик.

— С людьми всё объяснимо, —

так же вполголоса ответил я, — военные — очевидно, тот отряд, который подготавливал к взрыву бомбу. Может быть, ещё какие-то части, оставшиеся внутри Каймы, когда она сделалась непроходимой. Нам же толком никто ничего не рассказал об этих людях, сколько их, кто они. Как видно, у них есть и оружие и техника. И какая-то организация у них есть, какие-то цели непонятные.

— А не военные откуда?

— Гражданские, вероятно, те, кто прошёл сквозь Кайму. Кого она пропустила. Если она их пропустила, и если они прошли полосу пугальщиков, значит, они чем-то отличаются от обычных людей. Какие-то зачатки сподобья, возможно.

— Это могут быть и те, кто находился здесь до закрытия Каймы, — добавила Вела, — нам сказали, что всех вывезли. Наверное, далеко не всех.

— Посмотрим. Дойдём до начальства — будем разбираться.

— Сомневаюсь, что дело закончится миром, — сказал Пенёк, — Вы видели их глаза?

Я покосился на военных, на идущего впереди капитана. Слышат ли они наши разговоры. Наверное, слышат. Но никто пока не препятствует нам.

— Да, — согласился я, — Глаза… Вот что, Пенюша, — я подошёл к нему ближе, положил руку ему на плечо, — Я тебя прошу: будь сдержанней. Меня почему-то больше всего ты беспокоишь.

— Чего это вдруг я?

— Не знаю. Чувствую. Самая большая опасность угрожает тебе.

— Да брось ты. Ерунда. Чувствует он.

— Именно, — настойчиво повторил я, — Будь с нами вместе. И будь осторожен. Впрочем, это всех касается. Мы имеем дело с ненормальными, сдвинутыми людьми. Причём, в сторону недобра. Наш недавний знакомец Вилен тоже слегка… того. Но тот в плюсовую, позитивную, сторону. А эти — в явный минус. Отчего так? Какие-то особые обстоятельства. Личные качества человека. Возможно, ими, этими людьми, кто-то специально занимался.

— У них глаза неживые, — заметил Лёнчик, — Они, как будто, спят наяву.

— Они живут в совсем другой яви. Атомный взрыв изменил все силовые поля вокруг, мыслимые и немыслимые, и на Земле, и под Землёй — весь здешний энергоинформный спектр. Этот спектр, по-видимому полностью поглотил радиоактивное излучение, преобразовал его во что-то, в какой-то совершенно неизвестный вид энергии. Но преобразовался и сам. И начал напрямую воздействовать на людей. Не подчиняясь тому управляющему началу, которому он подчинялся раньше.

Поэтому психика у них у всех полностью разрушена. И перестроена заново. Самым непредсказуемым образом. И очень возможно, теперь они обладают качествами, которых нет у обычных людей.

— Психи — сверхчеловеки, — усмехнулся Пенёк.

— А с нами, с нашей психикой ничего не случится такого? — обеспокоился Лёнчик.

— Думаю, не случится, — сказал я, Если они — сверхчеловеки, то мы уже — нечто большее.

— Да ну, — не поверил Лёнчик.

— Вот тебе и «да ну». Это мы друг для друга кажемся прежними. На самом деле мы уже другие. Уже за гранью, за пределами обычного человека. С тех пор, как пересекли Кайму. В нас уже происходит что-то. Ты вслушайся в себя. Все в себя вслушайтесь.

Вслушаться в себя мы не успели.

Нас привели к длинному трёхэтажному зданию из серого кирпича, к зданию школы. Обычной згинской школы. В такой же школе когда-то учился и я. Только находилась она в противоположном конце города.

Спортивная площадка: перекладины, лестницы, брусья… Большой пустой школьный двор. Засохший, заброшенный цветник. Деревянный домик со стеклянной крышей — беспризорная оранжерея. Вывески с номером и названьем школы не было, на стене отчётливо виднелся её след: бурая тень-прямоугольник и дырки в кирпиче от штырей. Зачем сняли вывеску? Кому она мешала? Что сейчас здесь в этой школе? Это нам предстояло узнать.

Наша обильная охрана большей частью рассеялась перед входом, и внутрь мы вошли в сопровождении капитана и ещё троих офицеров.

Школа была неживой, убитой.

Обычная школа даже в выходные, даже во время каникул, когда там нет ни души, когда там стоит полная тишина, сохраняет в себе, в стенах, в половицах, в воздухе неслышимо тонкие отпечатленья жизнезвуков своих обитателей: учеников и учителей — их движений, шагов, голосов, вскликов и смехов. Они эфемерны, но они всегда есть, они ловятся, если захотеть, нашими ультрачувствами.

В этой школе ничего подобного не ощущалось. Школа давно забыла, что она школа. Хотя коридоры и лестницы были чисты — кто-то их поддерживал в чистоте. И пальмы в деревянных ящиках в вестибюле были зелены — кто-то их поливал. И даже большие часы на стене исправно тикали. Но обычной жизни не было здесь уже много лет.

Острый тоскливый холодок опять кольнул меня. Зачем так случилось? Зачем згинцам было покидать Згу? Двадцать лет! Сами всё испортили. А теперь…

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, прошагали мимо многочисленных дверей без табличек. Нас ввели в большой светлый кабинет, судя по мебели, в бывший кабинет директора школы. Из-за стола к нам поднялся человек.

«Тоже директор? — мысленно усмехнулся я, — Директор чего?»

— Нет, я не директор, — улыбнулся человек, легко прочитав мои мысли, — Я зиждитель. Проходите, располагайтесь, как дома. Вы и есть дома.

Голос у него был глухой, ровный вязкий. С таким голосом затруднительно было бы кричать или ругаться.

Он сделал знак, и все сопровождающие вышли. Кроме капитана, который остался стоять возле двери. Человек сделал повторный знак. Вышел и капитан, плотно прикрыв за собой дверь.