Город. Сборник рассказов и повестей
Шрифт:
– Как-нибудь в другой раз, – пробурчал он, обращаясь к самому себе.
– Мы столько сделаем, столько увидим, – говорил Байбак. – Мы столько узнаем, откроем…
Да, их ждут открытия… Может быть, новые цивилизации. Перед которыми цивилизация человека покажется жалкой. Встречи с прекрасным и – что еще важнее – способность его постичь. Ждет товарищество, какого еще никто – ни человек, ни пес – не знал.
И жизнь. Полнокровная жизнь вместо былого тусклого существования.
– Не могу я возвращаться, – сказал Байбак.
– Я тоже, – отозвался Фаулер.
– Они
– А меня – в человека, – сказал Фаулер.
Комментарий к пятому преданию
Шаг за шагом, по мере того как развертывается действие, читатель получает все более полное представление о роде людском. И все больше убеждается, что этот род, скорее всего, вымышлен. Не могло такое племя пройти путь от скромных ростков до высокой культуры, которая приписывается ему преданиями. Слишком многого ему недостает.
Мы уже видели, что ему не хватает устойчивости. Увлечение машинной цивилизацией в ущерб культуре, основанной на более глубоких и значимых жизненных критериях, говорит об отсутствии фундаментальных качеств.
А пятое предание показывает нам к тому же, что это племя располагало ограниченными средствами общения, – обстоятельство, которое отнюдь не способствует движению вперед. Неспособность Человека по-настоящему понять и оценить мысли и взгляды своих собратьев – камень преткновения, какого никакая инженерная премудрость не могла бы преодолеть.
Что сам Человек отдавал себе в этом отчет, видно из того, как он стремился овладеть учением Джуэйна. Однако следует отметить, что им руководила не надежда вооружить свой разум новым качеством, а погоня за властью и славой. В учении Джуэйна Человек видел средство за несколько десятков лет продвинуться вперед на сто тысячелетий.
От предания к преданию становится все яснее, что Человек бежал наперегонки то ли с самим собой, то ли с неким воображаемым преследователем, который мчался за ним по пятам, дыша в затылок. Он исступленно домогался познания и власти, но остается совершенной загадкой, на что он намеревался их употребить.
Согласно преданию, Человек расстался с пещерами миллион лет назад. И однако, он всего лишь за сто с небольшим лет до описанного в пятом предании времени нашел в себе силы отринуть убийство, составлявшее одну из фундаментальных черт его образа жизни. Это ли не подлинное мерило дикости Человека: миллион лет понадобился ему, чтобы избавиться от наклонности к убийству, и он считает это великим достижением.
После знакомства с этим преданием большинству читателей покажется вполне убедительной гипотеза Борзого, что Человек введен в повествование намеренно, как антитеза всему, что олицетворяет собой Пес, как этакий воображаемый противник, персонаж социологической басни.
В пользу такого вывода говорят и многократные свидетельства отсутствия у Человека осознанной цели, его непрестанных метаний и попыток обрести достойный образ жизни, который упорно не дается ему в руки потому, быть может, что Человек никогда сам не знает точно, чего хочет.
V. Рай
…И
Чужеродное тело… Как же сильно я отдалился от людей. Ведь оно совсем не чужеродное. В этом куполе я жил, мечтал, думал о будущем. Его я покинул со страхом в душе. К нему возвращаюсь со страхом в душе.
Меня обязывает к этому память о людях, которые были подобны мне до того, как я стал другим, до того, как обрел жизнерадостность, бодрость, счастье, недоступные человеку.
Байбак коснулся его боком, и душу Фаулера согрело веселое дружелюбие бывшего пса, осязаемое дружелюбие, и товарищество, и любовь, которые, надо думать, существовали все время, но о которых Фаулер не подозревал, пока он оставался человеком, а Байбак – псом.
Мозг уловил мысли пса.
– Не делай этого, дружище, – говорил Байбак.
– Я обязан, Байбак, понимаешь, – ответил Фаулер чуть ли не со стоном. – Для чего я вышел из купола? Чтобы выяснить, что же такое на самом деле Юпитер. Теперь я могу рассказать им об этом, могу принести долгожданный ответ.
«Ты обязан был сделать это давным-давно, – произнес мысленный голос, неясный, далекий человеческий голос откуда-то из недр его юпитерианского сознания. – Но из трусости ты все откладывал и откладывал. Ты бежал, потому что боялся возвращаться. Боялся, что тебя снова превратят в человека».
– Мне будет одиноко, – сказал Байбак, сказал, не произнеся ни слова, просто Фаулеру передалось чувство одиночества, послышался раздирающий душу прощальный звук. Как будто его сознание и сознание Байбака на миг слились воедино.
Он стоял молча, в нем поднималось отвращение. Отвращение при мысли о том, что его снова превратят в человека, вернут ему неполноценное тело, неполноценный разум.
– Я пошел бы с тобой, – сказал Байбак, – но ведь я не выдержу, могу при этом умереть. Ты же знаешь, я совсем одряхлел. И блохи заели меня, старика. От зубов пеньки остались, желудок не варил. А какие ужасные сны мне снились! Щенком я любил гоняться за кроликами, теперь же во сне кролики за мной гонялись.
– Ты останешься здесь, – сказал Фаулер. – Я еще вернусь сюда.
«Если смогу убедить их, – подумал он. – Если получится… Если сумею им объяснить».
Он поднял широкую голову и проследил взглядом череду холмов, переходящих в высокие горы, окутанные розовой и пурпурной мглой. Молния прочертила в небе зигзаг, озаряя мглу и облака ликующим светом. Медленно, неохотно он побрел вперед. На крыльях ветра прилетел какой-то тонкий запах, и он вобрал его всем телом, точно кот, катающийся по кошачьей мяте. Нет, не запах, конечно, просто он не мог подобрать лучшего, более точного слова. Пройдут годы, и люди разработают новую терминологию.