Город
Шрифт:
Ей было двенадцать, когда они с Элайджей бежали из Города. Теперь ей двадцать, а ему – восемнадцать. Эмли, должно быть, исполнилось бы шестнадцать… Думая о себе и об Элайдже, Амита неизменно вспоминала и об Эмли, потому что Элайджа так поступал. Еще она знала: если его сестра жива, когда-нибудь он ее непременно найдет, и тогда ей, Амите, придется покинуть его. Пытаясь представить себе Эмли, Амита воображала ее похожей на брата: темненькой, тонкокостной, с добрыми глазами и замечательной улыбкой. Где-то он теперь? В душе шевельнулся невольный страх.
После нескольких недель плавания Амита с Элайджей сошли с корабля в незнакомой стране. Там были зеленые холмы и серый песок вдоль моря. Их поселили в семье судовладельца. В то время они еще всего боялись, привыкнув в Городе к вечному страху. Но жена хозяина вскоре обучила их языку островитян и грамоте. Некоторое время они даже в школу ходили. Счастливая пора!
Но потом за ними прибыл корабль. Они в ужасе решили, что их отправят назад, в Город, и грустно попрощались с доброй женщиной и островом. Однако их сперва повезли через море, потом они много дней путешествовали сушей и наконец оказались в небольшой земледельческой общине. Там они вновь встретились с человеком по имени Джил, и он стал их воспитателем и наставником. Им пришлось засесть за непростую и таинственную письменность былых времен Города, давно вышедшую из повседневного употребления и сохранившуюся лишь в некоторых имперских документах.
Покинув комнаты Петалины, Амита свернула налево и пошла длинным коридором, уводившим вглубь дворца. Немного поплутав, она разыскала Эссайос. Набравшись терпения, девушка отдалась в руки вечно угрюмой домоправительницы южного крыла: та принялась медленно и методично снимать с нее мерку для одежды, приличной дворцовой служанке, после чего стала просвещать относительно ее обязанностей. Петалина загодя предупредила Амиту, что бабку слушать нужно вполуха, а лучше вовсе не слушать, однако наживать себе лишних врагов определенно не стоило. Так что Амита, безропотно опустив голову, выслушала строгое наставление: куда ей ходить, а куда – нет, не сметь обращаться к господам и не поднимать глаз, даже если те сами к ней обратятся, сберегать еду, воду и топливо, а также где и что она не имеет права есть. Ну и по мелочи: об одежде, манерах и ее положении, которое, если уж на то пошло, вовсе никакое.
Амита между тем размышляла, как ей поступить с неожиданным подарком – свободным временем до заката. До Пира призывания оставался всего месяц; нужно как следует освоиться в этом крыле дворца и по возможности разведать дорогу в Библиотеку Безмолвия, как ей велели. Прежде чем явиться сюда, она изучала скудные и «слепые» планы дворца, но приложить их к «местности» не очень-то получалось. Они были сделаны столетием раньше, когда здесь обитали исключительно женщины. Теперь их место заняли гости императора – вельможи и их друзья. Многие покои пустовали. Тем не менее крыло охранялось: Амита видела в коридорах вооруженных людей. Если она возьмется среди дня здесь бродить, это бросится в глаза.
Поэтому, когда Эссайос неохотно завершила свои наставления и отпустила ее, Амита решила просто вернуться в комнаты Петалины, запоминая боковые коридоры, лестницы и двери. На память она не жаловалась и намеревалась постепенно исследовать каждый проход. И если на то пошло, она всегда могла спросить, где находится Библиотека Безмолвия, но уж это на крайний случай. Ей крепко внушили: не высовывайся, не высовывайся…
– Эй, девка!
Она как раз добралась до длинного коридора, что вел в покои госпожи, и замешкалась у лестницы, изукрашенной золоченой резьбой: цветы и фрукты гирляндами возносились к свету и ниспадали в темноту. Она вздрогнула, обернулась, окинула взглядом мужчину, окликнувшего ее, и, как подобало, опустила голову. Это был тот усатый, что навещал Петалину. Сердце сразу заколотилось чаще.
– Господин?
– Это ты – новая горничная госпожи Петалины? – Он приблизился, хромая и опираясь на палку.
– Да, господин, – пробормотала она, глядя на свои башмачки.
– Где ты прежде служила?
– Во дворце полководца Керра, господин.
– Кто тебя сюда привел?
Она отважилась поднять взгляд. Пристальные, глубоко посаженные глаза немедленно впились в ее лицо, и она поспешно отвернулась, изображая недоумение и испуг. Особенно притворяться, кстати, и не пришлось.
– Не знаю, господин. Какой-то слуга…
Мужчина молчал некоторое время. Потом спросил:
– Как тебя зовут?
– Амита, господин.
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать, господин.
– Откуда ты родом?
– Откуда я…
– Где ты родилась?
К ответу на этот вопрос ее подготовили.
– В Джервейне, господин.
– Кто родители?
– Мой отец был солдатом, господин…
– У Керра под началом служил?
Она уставилась на него, изо всех сил разыгрывая замешательство.
– Не знаю, господин, – всхлипнула она и со слезами в голосе добавила: – Я честная девушка, господин…
Лицо мужчины, изначально вполне дружелюбное, при виде слез сделалось строгим и раздраженным.
– Ладно, ступай, – буркнул он.
Она поспешно опустила голову и убежала.
Игре в уркват Дол Салида обучался в одризийском лагере для военнопленных, к востоку от фкенийского города Палим. В теперешнем Доле Салиде, старом, лысом и хромоногом, трудно было заподозрить бесшабашного юного конника, – а каким еще быть коннику, если он намерен успешно сражаться с восточными племенами? Особенно с фкени, чья изобретательность в отношении способов лишения жизни дала пищу множеству жутких легенд… Ему повезло: он был взят в бою небольшим отрядом одризийцев. Другое дело, после четырех лет в том лагере он пустился бы в спор по поводу слова «повезло». Тем не менее его освободили: в кои веки случился обмен пленными с Городом, и он унес оттуда в целости свои руки-ноги, равно как и мужское достоинство. Богов льда и огня следовало поблагодарить хотя бы за это.
Те четыре года преподавали ему науку терпения. Она нелегко далась молодому наезднику, хмелевшему от быстрой скачки и веры в собственную неуязвимость. А еще он обучился искусству урквата. Он считал уркват именно искусством, ибо эта игра требовала особого сплава памяти, внимания, хитрости и удачи. Набор для урквата включает сто двадцать двусторонних фишек, на которые нанесены пятьдесят шесть символов. Наборы изготавливались различных цветов, так что запоминание становилось настоящим подвигом. В дружеских сражениях, происходивших во дворике «Ясных звезд», они с Бартом и Крегганом всегда пользовались одним и тем же набором – красно-бело-синим. Но в чемпионате Голубой Луны, в котором Дол Салида участвовал ежегодно, для каждой игры распаковывали новый набор, выполненный в лишь ему присущих цветах. Когда-то на это состязание приезжало более сотни мастеров из ближних и дальних стран. Теперь же собирался жалкий десяток сильных игроков, еще живших в Городе. Мероприятие, по сути, стало довольно бесцветным, но Дол Салида участвовал в нем непременно.
Итак, плен научил его терпению и урквату; любимая игра, в свою очередь, научила Дола сосредоточению. И эти два качества, терпение и пристальное внимание, практикуемые десятилетиями, сошлись вместе, чтобы предельно отточить его нынешнее главное свойство – бдительность.
Оно всегда просыпалось при виде нового лица. У него была бездонная память на лица и имена, и он сразу понял, что никогда прежде не видел этой бледнолицей дурнушки – Амиты. Это было подозрительно уже само по себе. Он каждый день хромал по улицам Города, глядя на лица, в особенности девичьи. Дол Салида высматривал девушек, по возрасту обязанных идти в армию. Это являлось его официальной работой, ему Город за это деньги платил. И он временами посещал дворец Керра, что являлось частью его другой работы, за которую Город ему не только не платил, но и не подозревал о ней. Так вот, этой костистой рожицы он точно ни разу прежде не видел. Казалось бы, ничего особенного. Сотни девок наверняка прятались в прачечных, тавернах, амбарах и веселых домах, трудились в полях и мастерских и редко показывались на люди. Вот только бдительность Дола Салиды многократно возрастала, когда дело касалось Петалины.