Город
Шрифт:
Фелл молча гадал, следовало ли понимать эти слова как мольбу о понимании. Но, как и с Марцеллом под конец их общения, сам он чувствовал лишь неприязнь.
– Идем со мной, Эмли. – Архивестница же поднялась и обратилась к девушке. – Я прослежу, чтобы твоему брату была оказана должная помощь. Дол Салида, прими мою благодарность; ты славно потрудился сегодня. Теперь у меня для тебя иное задание… – И она плавной походкой направилась прочь.
Солдаты, размеренно топая, последовали за ней. Наконец возле тела почившего полководца остались только Фелл с Индаро да Броглан.
– Знал бы Шаскара, – сказал Фелл, – что он погиб по ходу игры, затеянной этой женщиной…
– Мы – солдаты, – не без прежней жизнерадостности ответил Броглан. – Мы всегда пешки в чьей-то игре… Как бы то ни было, мы живы, а император убит. Все по плану. Значит, сегодня был хороший день. – Потом он посмотрел на Индаро, и улыбка его угасла. – Куда направишься, Рыжик?
– Не знаю.
– Тебе бы к лекарю для начала…
– Времени нет. – Она устало покачала головой. – К рассвету я должна быть как можно дальше от Города.
Фелл взял ее руку. Ладошка была такая маленькая, под слоем крови и грязи – сплошные мозоли… Он поднес эту руку к губам и поцеловал.
– К рассвету, – сказал он, – нас обоих тут не будет.
Внутри кареты, прыгавшей на ухабах, было сущее пиршество цвета. На стенках, на потолке – мягкие переливы голубого, зеленого, розового. Эмли столько времени провела в темноте, что начала уже забывать о существовании красок. Совсем рядом с ней нарисованная лошадь рысила через поле на фоне заката. Девушка обвела пальцем лошадку, осязая каждый мазок кисти, выводившей бойко вскинутый хвост…
Покосившись на старую женщину, которая вроде бы спала, Эмли сбросила сапожки и с ногами забралась на сиденье. Какой восторг был чувствовать подошвами что-то мягкое, похожее на кроличий мех…
Элайджа лежал напротив. Он пребывал далеко от этого мира: зелье под названием лурас навеяло ему глубокий, исцеляющий сон. Его рука была вправлена и заключена в лубок. Добрый и серьезный человек, сделавший это, сказал Эмли, что все срастется как надо, ведь ее брат очень молод.
А потом появилась архивестница и в третий раз задала тот же вопрос: «Позволишь ли ты мне о себе позаботиться, Эмли?» И в этот раз Эмли с благодарностью ответила «да». Ее отец умер; легко ли юной женщине в Городе, полном солдат? Да и о брате нужно было подумать… Что-то в ней еще тянулось к Эвану, но практичность, напоминавшая, что защитник из воина ненадежный, давно взяла верх. Она примет помощь архивестницы и будет за нее благодарна…
И вот они ехали через Город в карете, запряженной шестериком, сопровождаемые всадниками сзади и спереди. Они направлялись на восток, к высокой горе, именовавшейся Щитом Свободы. Эм высунула голову из окошка. До этой части Города наводнение не добралось, здесь не было разрушений. Люди торопились мимо, неся пожитки: пешком, на осликах, на старых тележках. Многие оглядывались на императорскую карету: одни с ужасом, другие завистливо. Эмли решила про себя, что люди покидали наполовину захваченный Город. Во всяком случае, двигались они очень целенаправленно. Правда, кто-то – в одну сторону, кто-то – в другую. Общий смысл этих передвижений ускользал от понимания.
Эмли посмотрела вверх. На крутых склонах Щита среди темных лесов в лучах послеполуденного солнца сверкали дворцы. Эмли разглядела белую петляющую дорогу, которая поднималась к самой вершине, то показываясь среди деревьев, то вновь пропадая. Эмли принялась гадать, поедут ли они по этой дороге. Вот бы в самом деле попасть туда! Она вывернула шею, но вершину горы так и не рассмотрела.
«Есть ли дворец там, наверху? – подумала она. – Это там живет архивестница?»
Еще она подумала о том, что хорошо бы послать весточку Эвану. Но через два дня Бартеллу устроят похороны, достойные героя. Уж туда-то Эван точно придет…
Внимание Эм привлек нарастающий грохот копыт. Она вновь высунулась в окно. К ним приближался крупный отряд. Всадники были в сером, и у Эм сжалось сердце: она поняла, что это враги. Она отшатнулась в глубину кареты и с беспокойством посмотрела на архивестницу. Та, казалось, тихо-мирно спала, склонив голову на подушки в углу.
– Не бойся, – проговорила она вдруг, даже не открывая глаз. – Никто тебя не тронет.
Потом выпрямилась, пригладила волосы, поправила воротник платья.
Приободрившись, Эмли посмотрела наружу. От войска отделился всадник и теперь разговаривал с предводителем охраны архивестницы. Старая женщина нетерпеливо прислушалась, потом перегнулась через Эмли и резко окликнула:
– Полководец! – Оба оглянулись, и она приказала: – Да пропустите уже его, дурни!
Всадник был в потрепанной темной одежде. Эмли поняла: на нем был какой-то мундир, украшенный эмблемой на груди. Он был немолод, с серыми неряшливыми волосами, и выглядел так, будто неделю не спал. Оружия при нем вроде как не было.
– Приветствую, государыня, – сказал он, подъезжая к дверце кареты.
Дверцу он даже открыл, но остался стоять снаружи, в пыли. Голос у него был грубый, словно человек песка надышался, но по выговору в нем чужестранца было не определить.
– Хейден! – Архивестница протянула костлявую руку, и он коснулся ее бледных пальцев своими, грубыми и грязными. – Я сожалею о гибели твоего брата.
Впрочем, в голосе ее особой скорби не прозвучало.
– Этого я и боялся, – произнес он внешне спокойно, но Эм заметила, как в глубине его глаз словно бы погас огонек. – Как он умер?
– Марцелл убил его.
– Они сквитались. – Солдат кивнул. – Марцелл ведь, говорят, тоже погиб?
– Покончил с собой.
– Вот уж кого я всех менее заподозрил бы в намерении руки на себя наложить… – нахмурился Хейден.
– Ты не был с ним близко знаком. – Она пожала плечами. – А я разговаривала с солдатом, который находился подле него. Мне, например, полностью ясно, что он избрал смерть.
Мужчина ничего не ответил.
– За тысячу лет жизни можно накопить тяжкий груз деяний, которыми отнюдь не гордишься… – помолчав, продолжала архивестница. – Думается, этот груз безмерно тяготил его душу. Он жил слишком долго. Наверное, он ничего не планировал, это был внезапный порыв. Каприз в горячке сражения…