Город
Шрифт:
Он сказал это тоном окончательного решения и снова улыбнулся, стараясь выразить сожаление. Но я не собирался сдаваться. Журналист я или кто?
Охватив его быстрым взглядом, я тут же приметил важную деталь. Ногти у Оскара Зельде были круглые и плоские, как зеркальца. И пальцы выглядели, как маленькие барабанные палочки. Я случайно знал, что это признак серьезной сердечной недостаточности.
– Посмотрите на ваши ногти, господин Зельде. А теперь на мои.
Он послушно посмотрел.
– Видите, у вас они другие. Это из-за разрастания соединительной
В целом, ваши ногти свидетельствуют о серьезной сердечной недостаточности. Я бы советовал вам наблюдаться у врача.
– Благодарю вас, – сказал капитан, – За ценное наблюдение и совет. Но на корабле уже есть фельдшер. Пусть он хуже вас – но я не могу без предупреждения бросить одного из своих людей здесь.
Все было без толку. Шансов теперь не было, но игру стоит продолжать до конца.
– По образованию я не врач, – в свою очередь улыбнулся я, – А журналист. За два года вашего плавания мог бы создать прекрасный репортаж или даже книгу – о капитане Оскаре Зельде и его судне. Нового Ахава я вам не обещаю, но… – я как можно более равнодушно пожал плечами, – Мне говорили, вы тщеславны.
– Ахава и так когда-то списывали с меня.
– Он был написан в прошлом веке.
– Знаю. Вы новичок, позвольте в свою очередь поделиться с вами опытом. Здесь, на окраинах мира, все немножко по-другому. Подо льдом всё сохраняется куда лучше – люди, животные, предания. Помните это – и вам здесь понравится. Приобретете бесценный опыт.
Мне нечего было на это сказать, поэтому я просто уточнил, – То есть, вы меня не возьмете?
– Нет, – он с сочувствием покачал головой, – Судно полностью укомплектовано. И киты весят немало. Мы не можем взять ни одного лишнего человека.
– Жалко, – сказал я и залпом допил ликер, – Приятно было познакомиться. Удачного вам плавания, капитан Зельде.
– Удачи и вам, господин Луниш, – как-то особенно умиротворенно сказал он.
Уже в спину мне он что-то, кажется, добавил, но я не стал оборачиваться и переспрашивать.
– Не повезло? – спросил у выхода Клаас.
Я кивнул и развел руками – мол, ну что же, не беда.
Он улыбнулся, – Тогда до встречи.
И я пошёл домой.
Глава четвертая
Интермедия вторая
На город опускался вечер. Вечер и снег.
На кухне, перелистывая свою писанину о городе, сидит Артём. Он думает о том, что это невозможно – с физической, климатической, географической точек зрения. Что это невозможно даже с точки зрения морали – почему пароходная компания так с ним поступила?
На секунду взглянув в окно, он видит густые, ярко-белые хлопья снега. Артём в изумлении подходит, проводит рукой по холодному стеклу. Черепичные крыши, башенки, балконы, карнизы окон – все перед ним укутано снегом.
Чуть дальше, в старых припортовых районах, Мик слушает орган. Он сидит на подоконнике, обняв руками колени, освещаемый голубоватым сиянием снега за спиной. Галерея почти темна – лампы только у органиста – и он невидим. Он слушает. Звук здесь, наверху, разносится долгим потрескивающим эхом. Потом Мик осторожно соскальзывает с подоконника и подкрадывается к перилам.
Внизу он видит яркий желтый свет и макушки множества людей. Собор почти полон. В стороне от Мика – орган, старинные медные трубы, за которыми прячется тот, кто создает эти грозные, величественные и протяжные звуки. Мик сидит немножко здесь, потом поднимается на подоконник. Слушает. Он думает о том, чтобы принести сюда свечу и смотреть, как она будет колебаться от музыки. Может, так будет проще понять. Затем он бесшумно открывает окно и выскальзывает на заснеженную черепицу крыши.
В тесной и занозистой темноте Ана Шульц, последняя пропавшая девочка, осторожно грызёт веревку. Она старается делать это бесшумно. У Крыса прекрасный слух. При воспоминании о нём, о его лице, девочку передергивает. Темнота кажется гуще, но Ана продолжает медленно и упорно грызть.
Толи Поове, пропавший три года назад мальчик, смотрит на снег. Хлопья падают на его кожу и не тают, потихоньку укрывают его, обнаженного. Он думает о том, что его кожа белее снега. И что хорошо бы подождать, пока снег полностью укроет его – чтобы потом сидеть островком тепла в самом сердце зимы.
Обнаженный мальчик сидит по-турецки на одиноком валуне, окруженном серыми хмурыми волнами. За пеленой снега видятся далекие огни города, но Толи нет до них дела. Он с удовольствием ждёт, когда превратится в настоящего снеговика с маленьким теплым человечком внутри.
Вечер сменился ночью. Снег повалил еще гуще.
***
Артем проснулся до рассвета. В темной комнате бойко постукивала капель, журчали сотни ручьев, шуршал расползавшийся снег. Все таяло.
Он подошел к окну. Редкие, но яркие фонари размечали улицу пунктиром пятен света и темноты. Обнажая мокрую, блестящую черепицу, с крыш сползал снег. Стремительно, прямо на глазах, из под белого покрова обнажалась черная влажная мостовая – точь-в-точь шкура какого-то морского животного. И за всем этим шумом рефреном бился тихий прибой.
Вдруг в доме напротив загорелось окно, в нем застыл силуэт.
Кого-то тоже разбудила оттепель, – с приятным чувством тайного единения подумал Артем и помахал рукой. Незнакомец помахал в ответ.
Довольно улыбнувшись, Артем отправился на кухню. Спать больше не хотелось, он решил прогуляться – в ночной оттепели было что-то волшебное.
Наскоро выпив кофе и скрутив папиросу, Артем накидывает пальто, небрежно нахлобучивает шляпу и уходит.
Улицы пусты. Шагов его не слышно, они теряются в плеске, шорохе, журчании воды. Это тоже приятно: Артем, невидимый и неслышимый, Артем – часть города, а не житель его.