Город
Шрифт:
Сам канал, безусловно, принадлежит северу: в темной воде весело кружатся палочки тростника, ветки и палые прошлогодние листья.
Прохожу по мосту, затем по старой брусчатке, вьющейся сквозь ивовые заросли, и выхожу на улицу. Дома здесь похожи на склады или казармы: низкие и длинные, из старого кирпича, с маленькими квадратными окошками. В окнах сиротливый белый тюль на черном фоне, в одном – яркое красное пятно герани. Мне всё это кажется грустным, и флюгера, поскрипывая, медленно поворачиваются в бесконечном голом холсте над головой.
Но,
Но больше всего детей: всех возрастов, мальчики и девочки, все с длинными волосами и в самом разномастном тряпье. Они смотрят на меня настороженно, но в то же время с явным превосходством.
Тут я догадываюсь, что моя одинокая фигура на мосту – а может еще и на той стороне набережной – была давно замечена зоркими дозорными. Я шел под внимательными взглядами, и при моем приближении стихали игры и разговоры, а дети расходились по сторонам, пряча в карманы рогатки и перочинные ножики. А я шел себе и не замечал. Улыбаюсь этой мысли – и тут же всё вокруг оживает.
С пронзительным хоровым – Уи-и-и-и-и-! – трое мальчишек бросаются в погоню за светловолосой девочкой, длинные гривы всей четверки летят вслед за ними, как струи ветра. Еще одна стая проносится мимо меня, обдавая дерзкими и холодными запахами талого льда и палых листьев. Где-то стучат в жестяной барабанчик, на улице вдруг появляются кошки, воробьи и кудлатый серый пес.
Явление ворон более драматично – я не замечал их, пока, вспугнутые выстрелом из рогатки, они не взметнулись с кроны, возмущенно и угрожающе каркая.
Думаю, не затеяно ли всё это торжество ради меня, и иду дальше.
Улица называется «Красной» и действительно такова: красный кирпич стен, порыжелые от ржавчины железные крыши, на деревянных дверях и ставнях висят грозди сухой рябины.
Красная улица, если верить карте, пересекается с Фельдшерской. Прохожу небольшой импровизированный рынок (в деревянных ящиках – сверкающая чешуей мелкая рыба, присыпанная солью и сухими травами, маленькие мороженые яблоки, черный хлеб) и выхожу на Фельдшерскую.
Улица начинается с мрачного закопченного здания с сухим палисадником и чугунной оградой. На двери белая табличка с черными буквами – «Больница». Под нее заложено несколько ветхих желтоватых листков, дрожащих на ветру.
Сворачиваю, прохожу мимо. Следующий дом оказывается пронумерован 7м. Мне нужен 5й. Оборачиваюсь – позади больница. И на торце, действительно, висит табличка: 5.
Почему здесь располагается редакция «Искры»? И почему улица начинается с пятого дома?
Иду обратно, прохожу через палисадник, неуверенно стучу в дверь. На желтых листках за табличкой выцветшие чернила, мелкий убористый почерк. Дверь молчит так определенно, что становится совершенно ясно – она заперта, а дом пуст.
Выйдя за ограду, я сворачиваю папиросу и закуриваю. Сверяюсь с адресом – Фельдшерская, дом 5.
Окна больницы темны, на карнизах пыль. Докурив, иду обратно и, пробираясь через ломкий и сухой кустарник палисадника, обхожу дом. Позади больницы – маленькая площадка, которая обрывается в сырую низину, заросшую ольшаником. Земля в несколько слоев покрыта палыми листьями, рядом журчит канал.
«Искра» здесь. Обитая железом маленькая полуподвальная дверь, на которой висит белая табличка с черными буквами: Искра. Объединенным фронтом рабочих ударим по эксплуататорам!
Ниже от руки приписано: рекламные объявления недорого.
Стараясь не думать, что во времена больницы располагалось за полуподвальной дверью, спускаюсь по ступенькам и стучу.
Мне открывает молодой плотный мужчина с приятным лицом и уютными пушистыми бакенбардами, за его спиной ярко горит электричество.
Здравствуйте, – говорю.Здравствуйте. Вы по поводу рекламы?Нет. Меня зовут Артем Луниш, я журналист. Ищу работу.Аа, – грустно говорит он, – Всех местных журналистов я знаю. Застряли здесь?Ага.Проходите.
Он уходит, я иду за ним и думаю, что хорошо бы здесь остаться, даже если платят совсем мало. Приятный парень, из тех, кого я понимаю. Иногда это сразу чувствуешь
Подвал ярко освещен двумя электрическими лампочками на голых проводах. Обстановка состоит из двух деревянных столов с письменными машинками, стоящих на полу коробок с бумагой и больничной каталки – на неё сложены дрова. Рядом буржуйка, труба от неё выведена в форточку. Из-под решетки еле виден красноватый отсвет тлеющих углей. В дальнем углу типографский станок. С первого взгляда видно, что сломанный.
Возьмите стул и садитесь, – приглашает меня хозяин.
Сажусь. Гляжу на плакат над столом – на лаконичном красном фоне, даже без линии горизонта, желтый полукруг встающего солнца.
Меня зовут Отто, Отто Грюни, – представляется он.Артём Луниш, – еще раз представляюсь я.
Он неуверенно вертит в руках карандаш, ерошит руками свои роскошные бакенбарды.
Давайте издалека начнем. Как вы приехали в город?
Про себя вздыхаю – история с моим последним работодателем неприятная. Еще решит, что меня сюда сплавили, как совсем негодного.
Я работаю…работал на Гамбургскую пароходную компанию. Писал коммерческие отчеты, оценивал перспективность открытия новых пароходных маршрутов. Работа неплохая, много успел повидать. Последним заданием были тексты о городе – общая информация, структура экономики, достопримечательности, нравы местных жителей…Нравы местных жителей? – с интересом переспрашивает Отто.Да… Вот так я и оказался здесь.
Ясно, – после секундной паузы ответил он, – У меня похожая история. Только все случилось 11 лет назад. Направили меня организовывать тут ячейку…А дальше всё сложилось так, что вместо ячейки появилась «Искра».