Города и годы
Шрифт:
Из расслабленного и сгорбленного человека он превратился в одеревенелого, прямого, как столб, истукана. Рита, входя следом за ним и закрывая дверь, отстранила его, он сделал всего один шаг и опять застыл.
— Здравствуйте, — проговорил солдат, подходя к Андрею.
Руки Андрея дернулись назад, как будто он хотел заложить их за спину, потом он бросил взгляд на Риту и быстро пожал гостю протянутую спокойную руку. Солдат тоже взглянул на Риту и поклонился в ее сторону:
— Не имею чести знать имени... вашей... а-а...
И он ровно произнес по– немецки:
— Нам будет удобнее не говорить по-русски.
Точно от этих непривычных, нарубленных слов
чужого языка Андрей всколыхнулся и быстро спросил:
— Как вы нашли меня?
— Увидел на улице. Я отличу вас среди батальона солдат. Потом проследил.
— Почему вы не уехали до сих пор?
— Это длинная история.
— Что вам нужно от меня? Зачем вы пришли?
Андрей выталкивал из себя вопросы с таким напряжением, как будто силился придушить ими отчаянный крик.
— Я мог рассчитывать на более радушный прием, — ответил гость и скользнул сощуренными глазами по лицу Андрея. — Разденьтесь, вы мокрый, — прибавил он снисходительно и пожал плечами. — Как вы взволнованны! Я смотрю на вещи спокойней. Раз навсегда я сказал себе, что каждую минуту я могу умереть. Я готов к самому [71] страшному — к смерти. Поэтому я всегда спокоен. Что может быть опаснее смерти?
— Вероятно — так, если ничего не любишь в жизни, — пробормотал Андрей, стягивая шинель.
Он повесил ее на спинку стула, пододвинул к печке, неторопливо, медлительно, следя за каждым своим движением, и сел.
— Как случилось, что вы не уехали?
Гость опустился рядом с ним.
— Я с большим трудом попал в Москву. На это ушло около месяца. Я пробирался одиночкой. В Москве я в первый раз решил воспользоваться своим новым именем. Оно оказалось не совсем удобным. Я не хочу сказать ничего дурного о его прежнем владельце, но имя кто-то скомпрометировал раньше меня. Признаться, — ухмыльнулся гость, поглаживая Андрея смеющимся взглядом, — признаться, я подумал одно время о вас...
— Узнали? — шепотом спросил Андрей.
— Узнали, — сказал гость.
Андрей вскочил, кинулся к Рите и в страшном испуге забормотал:
— Узнали, боже мой! Рита, узнали! Рита, пойми, узнали...
Рита сидела на кровати, как всегда — в платке, уткнувшись подбородком в колени.
— Андрей, — проговорила она, дернувшись к нему и высвобождая руки из-под платка, — я не понимаю, о чем вы? Прошу тебя...
— Ах, ты не должна понимать, — простонал он, снова бросаясь к своему стулу, — ничего не должна понимать! Неужели узнали?
Гость помолчал немного, потом, как будто нарочно медля, с расстановкой и паузами произнес:
— Однако ненадолго хватило вашей выдерж- [71] ки. Вы на моем месте давно попались бы. Я, как видите, уцелел.
Андрей
— Да говорите же, черт вас возьми, говорите! Узнали?
— Вот так-то лучше, — сказал гость, и его рот опять передернуло подобие улыбки.
— Узнали, — сказал он брезгливо. — Но я не могу с уверенностью сказать, что именно они узнали. Наверное, им стало известно, что я выдаю себя за другого. Но кто я в действительности — они могут только предполагать. Относительно вас...
— Боже мой! — опять простонал Андрей.
— Относительно вас я ничего не могу сказать. Одно время я думал, что именно вы скомпрометировали мое новое имя. Но потом решил, что это было бы рискованно для вас.
— Рискованно?
Гость пристально посмотрел на Андрея.
— Да. Даже если бы вы пожелали выдать меня, чтобы тем самым несколько упростить свое положение. Потом я вспомнил, что вы русский. Выдавать и предавать — не в духе русских, насколько я изучил их.
— У меня нет охоты философствовать на национальные темы. Я хочу, чтобы вы сказали, что выдумаете... как по-вашему... чтО известно...
— Ха-ха! Как хорошо вы начали и как путано кончаете! Вы хотите знать, стала ли известна роль, которую вы сыграли...
— Ну да, да! Роль, которую я... не все ли равно? — перебил Андрей. — Говорите!
— Судя по тому, что вы спокойно гуляете в таком большом городе, вас ни в чем не подозревают. Вообще мне кажется, что дело обошлось благополучно. Я почти уверен в этом. Во всяком слу- [72] чае, здесь меня беспрепятственно включили в эшелон.
— Что? Вы были... Вы назвали себя? — вскрикнул Андрей и схватил за плечи своего собеседника.
— То есть не себя...
— Конрада Штейна?
— Успокойтесь, милый мой друг. С этой стороны не грозит никакая опасность. Конрада Штейна больше нет.
— Нет? — отшатнулся Андрей.
— Конрад Штейн умер.
— Я ничего не понимаю!
— Ну, слушайте. В Москве могло все обнаружиться. Я вовремя убежал. Я попал в Клин, оттуда — в Тверь. Там я работал поденно. У меня был товарищ — славный парень, берлинец. Мы ночевали то тут, то там, у нас не было постоянного угла. Где получали работу, там и жили. Нас нигде не знали как следует. Так что, когда умер этот берлинец, все вышло само собой. Я взял его бумаги, а ему сунул свои.
Андрей сидел молча, как будто не слушая.
Гость заглянул ему в глаза и, точно спохватившись, проговорил:
— Нет, вовсе не то! За кого вы меня считаете? Я забыл сказать, что этот берлинец заболел тифом. Я ухаживал за ним недели полторы. Славный парень.
Андрей поднялся.
— Значит, дело о Конраде Штейне прекращено за его смертью?
— Вероятно.
— Значит, мы квиты?
Гость быстро вскочил, сжался, медленно расставил отточенные холодные слова: [73]
— Нет, мы еще не квиты, товарищ Старцов.