Города в поднебесье
Шрифт:
— З-м-рзли! — коротко ответил ремесленник, пожав плечами.
— И поэтому раздевались? — удивился я.
— Сн-ч-ла з-м-рз-ют, п-том сл-шком ж-рко и н-ч-н-ют р-зд-в-ться. Щё м-гут к-пать н-ру, — пустился в свои ускоренные объяснения наш ремесленник.
Зачем нору копают? Этого я так и не понял. Но постепенно начинал привыкать к непривычной манере общения нового товарища по несчастью. Он старательно пропускал гласные, как правило, оставляя только одну — на конце слова. Если он забывался и пытался сказать слово полностью, то начинал заикаться так, что его прямо жалко становилось. Однако ни в коем случае нельзя было ему подсказывать или пытаться угадать — он на это очень обижался. Мол, если уж я сподобился произнести слово целиком, то будь добр внимательно дослушать до конца.
Мы ждали дирижабль, но в первую оттепель он так и не прилетел. Нанна и Рубари не теряли надежды, а я вот начинал сомневаться, что нас ждёт спасение. Чем дальше, тем лучше я понимал, что оставшихся в живых в Экори просто бросили на произвол судьбы. Это не моя Земля со службами МЧС, скорой, пожарной и полицией — в этом мире ценность жизни была весьма невелика, хотя бы по причине того, что возрождение позволяло не обращать внимания на массовую гибель людей. А что касается редких неудачников вроде Рубари, оставшегося без пневмы, или Нанны и меня — тех, кто не успел привязаться на другой скале — считалось, что они сами виноваты. Вот и зачем, спрашивается, на них ресурсы, время и силы тратить?
Пока мы пережидали активность скамори, я, наконец, присмотрелся к добытому посоху стража. Сгусток, который я заметил ещё внизу, когда только подобрал ценный предмет, оказался встроенным накопителем пневмы на тысячу зарядов — из которых Гронги перед своей скоропостижной кончиной успел истрать почти восемь сотен. Однако чтобы активировать посох, теперь нужен был специальный логос взятия. Нанна, конечно, пыталась выстрелить при помощи бытового, но у неё ничего не получилось. Бытовые логосы взятия и отдачи позволяли брать и отдавать только одну единичку пневмы, а для активации заряда требовалось целых три.
Я безуспешно пытался систематизировать существующие, по словам Рубари и Нанны, логосы, но каждый раз натыкался на непонимание вопроса со стороны местных. Вот есть логос огня, и есть логос холода. Для меня они оба — суть две части одного процесса. Раз есть логосы работы с температурой — значит, где-то должен быть и логос достижения, к примеру, абсолютного нуля. Однако мои товарищи по несчастью смотрели на меня, как на полного идиота, пожимали плечами и говорили, что это разные логосы — и всё тут.
Но ведь при разжигании огня, например, я потрачу единичку пневмы. Значит, если я этот же огонь потушу, то должен пневму вернуть — хотя бы часть! Это ведь закон сохранения энергии в чистом виде!.. Тот же бытовой логос огня давал возможность в течение трёх минут поддерживать маленький язычок пламени на одной единице пневмы. Значит, потушив его через полминуты, я должен был вернуть половинку единицы. Жаль, но мои собеседники этой земной логики не понимали и продолжали твердить, что всё совсем не так работает.
В какой-то момент чуйка подсказала мне, что Нанна и Рубари устали от моих постоянных вопросов. У всех людей вырабатываются за прожитую жизнь свои внутренние механизмы для взаимодействия с людьми. У меня, как у особо невезучего, например, была отличная чуйка на чужое раздражение. Вырабатывалась с детства. Ведь там, где одному будет позволено задать сто вопросов, другой получит звездюлей уже на втором-третьем… Может, сыграет свою роль неприятный голос, а может, и рожей не вышел — если честно, я никогда не заморачивался такими деталями. Просто со временем научился определять, когда достал человека — и пора заканчивать. Жаль только, что доставал я окружающих обычно куда быстрее, чем сами окружающие друг друга…
В итоге я стал вглядываться в своё семечко пневмы каждый день, всё пытаясь понять, как именно оно работает. И более того, мне было очень интересно, откуда взялись три единицы, которых не должно было быть — ведь мой запас составлял ровно 200 единиц. Где я мог заработать пневму? Однажды я не выдержал и спросил у Рубари, как у более опытного пользователя местной системы:
— Рубари, а бывает так, что пневма в семечке пополняется сама собой? — и, заметив слегка раздражённый взгляд, пояснил. — У меня просто откуда-то лишние три единицы вылезли…
— Б-в-ет! — буркнул Рубари, не став больше ничего пояснять, хотя я, между прочим, надеялся на более развёрнутый ответ.
В общем, вопросов по пневме у меня было очень и очень много, но нормальные объяснения никто мне дать не мог. Я бы с удовольствием сейчас пообщался с той же Ларой — она бы хоть поняла бы, о чём я говорю… Однако ни её, ни других выходцев с Земли вокруг, к сожалению, не наблюдалось. А беспросветная дремучесть товарищей по несчастью не давала мне сполна насладиться радостью чистой теоретики…
Мои мучения закончились вместе с оттепелью. В один из солнечных дней с запада, скрытого от нас склонами плато, небо затянуло тучами, а спустя ещё пару часов на скалу налетела буря. Такая же, как и те, что я видел когда-то с борта «Пап-ти»… Я даже успел заметить несколько мэлоннелей, что в ореоле золотистых искр пронеслись по внешней стороне воронки — а потом вдруг резко стало темно и холодно. Вой ветра оглушал даже внутри нашего убежища, а снежные заряды били так, что на ногах вообще было сложно устоять.
Мои товарищи по несчастью почти сразу спрятались в убежище и с ужасом слушали, что происходит снаружи. Я же не стал бояться и просто заснул, пользуясь тем, что испуганные Рубари и Нанна и сами смогут поддерживать огонь в очаге. За ночь город занесло так, что передвигаться по улицам пришлось бы по пояс в снегу. К тому же, снег поначалу шёл с дождём, но вскоре вода замёрзла, превратив все доступные поверхности в сплошной каток. С помощью топорика и лопаты мы кое-как очистили поверхность трещины, но сам склон оказался закован в ледяную корку, и как теперь по нему лазить — было решительно неясно.