Городская фэнтези — 2008
Шрифт:
Маленького испуганного котёнка бесцеремонно схватили за шкирку, он скрючился и замолотил по воздуху лапами.
…И снова Пьеро первым заметил крохотные оранжевые шарики, медленно — как казалось — поднимающиеся им наперерез с земли.
— Зенитки! — заорал Бернар, стоило ему ощутить давно знакомый шлепок кошачьей лапы по макушке, обтянутой кожаным лётным шлемом. — Зенитки!
— Вижу! — отозвался из передней кабины его штурман Раймон Клери. — До цели три!
Подчиняясь инстинкту, Бернар рванул обе рукоятки управления двигателями и что было сил потянул штурвал, уводя тяжёлую машину вверх. В это мгновение тёмное небо
— Это «четвёрка»! — выкрикнул стрелок-радист Пуссен.
— Бедный Качиньски, — пробормотал Бернар. — Вот и ему не повезло.
Теперь их осталось только двое. Два устаревших тихоходных бомбера, под завязку загруженные фугасками и в бомбоотсеке, и на внешней подвеске. Три тонны смерти на двоих, в любую секунду грозящей превратиться в их собственную смерть.
— Боевой курс! — рявкнул Клери.
Пьеро навострил уши и с силой хлопнул лапой по левому плечу Бернара. Шерсть на спине кота встала дыбом, хвост мелко рубил воздух.
Поняв, что от него требуется, Бернар довернул машину влево. Ведомый, давно привыкший повторять все манёвры командира, сделал то же самое.
— Опять ошибка? — процедил сквозь зубы Клери, приникая лицом к резиновой маске прицела. — Вижу цель! — завопил он секундой позже.
Его палец лёг на выпуклую кнопку сброса. Бомбардировщик качнуло и он, облегчённый, тут же пошёл вверх. Внизу расцветали дымные розы горящих цистерн с солярой.
Бернар взял южнее, надеясь обойти зенитное прикрытие. Пьеро недовольно заворчал. Минуту спустя небо пронзили ослепительные белые столбы.
— Фоше отстал! — доложил Пуссен сквозь грохот разрывов.
— Пускай возвращается сам, — фыркнул Бернар, с трудом удерживая рвущийся из рук штурвал.
Самолёт тряхнуло сильнее обычного, и стрелка на датчике давления масла правого двигателя быстро пошла к нулю. Пьеро предупреждающе зашипел, но Бернару и так всё было ясно. До линии фронта оставалось не более двух-трёх минут. Если движок не загорится, то экипаж сможет выброситься с парашютами, а он, возможно… на одном двигателе, учитывая его изношенность, «Амье» до базы не дойдёт. Бернар выключил правый мотор. Держать самолёт на курсе становилось все труднее: он с надеждой смотрел на высотомер и горько прикидывал, сколько ещё протянет на полном газу левый «Гном», давно уже выработавший положенные ему моточасы.
— Всем покинуть машину! — приказал наконец Бернар.
— А ты? — спросил Клери.
— Некогда! Прыгайте, пока есть высота.
Штурман и оба стрелка ушли вниз. Теперь всё зависело только от Пьеро. Бернар медленно снижался, повинуясь командам кота: «правее», «прямо», «ещё правее». Из живого ещё двигателя выбило струю масла, тахометр дёрнул стрелку влево. Включив посадочные фары, Бернар опустился до пятидесяти метров; вот Пьеро, нервно ёрзающий у него на шее, ударил его лапой по затылку. Су-лейтенант Брезе послушно отдал штурвал от себя. Через пару секунд бомбардировщик тяжело хлопнулся на пшеничное поле и, сразу упав на правое крыло из-за подломившейся стойки шасси, потащился к виднеющейся впереди церквушке.
Они встали в двух метрах от ограды небольшого старого кладбища.
…Испуг маленького львёнка скоро прошёл. Единственное, что доставляло некоторое неудобства — это размеры деревянного вольера, в котором он теперь жил. Десять шагов, всего десять шагов. Но зато каждый день к нему приходила девочка, дочка хозяина фермы, и приносила с собой кусочки вкусной требухи и обязательную миску молока. Джимми — так она назвала его — быстро толстел и позволял чесать себе за ухом.
Однажды девочка надела на него прочный кожаный ошейник с верёвкой и вывела во двор. Чёрные голые люди, и до того не решавшиеся подходить к его жилищу, тотчас же прижались к бревенчатой изгороди. От них пахло ужасом. Девочка что-то прокричала, заставив Джимми прижать уши. Из большого деревянного строения на краю двора вышел человек в высоких неприятно пахнущих сапогах. Львёнок узнал его: это был тот самый человек, что убил льва, готового наброситься на Джимми тогда, в саванне. От обрушившегося на него страха львёнок прижался к земле и жалобно пискнул.
— Ну не бойся, малыш, — ласково заговорила девочка. — Он такой милый, правда, дядя Карл?
Сапоги приблизились к львёнку. Мужчина присел на корточки, осторожно потрепал его по загривку.
— Да, но он вырастет настоящим зверем. И что ты будешь делать тогда, а, Лотта?
Джимми ощутил спокойную уверенную силу, исходящую от этого человека, и успокоился. В его груди зашевелилось вдруг чувство, незнакомое ранее ни ему, ни сотням поколений его предков. Благодарность. Он не мог понять, что с ним происходит, но ему отчего-то хотелось встать на задние лапы и потереться щекой о руку Карла: Джимми слишком хорошо знал, что случилось бы с ним, не появись тот со своими людьми в саванне…
Теперь Гийом с нетерпением ждал видений, превращающих его в Джимми. И ещё — вечерами, лениво прыгая с тумбы на тумбу в ослепительном свете прожекторов, он скользил глазами по рядам зрителей, терзаемый смутной надеждой встретить там синие глаза той самой Лотты. Он знал, что это невозможно, но все же ложь бывает иногда такой сладкой!
…Двенадцатого мая «Москито» майора Брезе приземлился на авиабазе в Реймсе. Прежде чем Бернар и его неизменный штурман лейтенант Клери покинули машину, на крыло грациозно спрыгнул огромный серо-полосатый кот с белым шрамом на спине. Подошедшие к самолёту люди с некоторым удивлением заметили, что широченная физиономия кота как две капли воды походит на злобную оскаленную морду, украшающую потёртый борт бомбардировщика.
— Машину доставил, — доложил Бернар молодцеватому генералу, который внимательно рассматривал кота, уже занявшего своё привычное место на плече хозяина.
— Я много слышал про вашего молодца, — щурясь, ответил генерал. — Но не думал, что увижу его воочию. Да и, честно говоря, не слишком верил…
— Это вы про сержанта Пьеро? — осклабился Клери. — Многие тоже не хотели верить, мой генерал. Но он, знаете, умеет внушать доверие. Когда хочет, конечно.
— Сержанта? — поднял брови генерал. — Ну вот, а я хотел его погладить.
— Лучше не надо, — помотал головой Бернар. — Со временем у него испортился характер, и он не подпускает к себе решительно никого, кроме нас с Раймоном.
Пьеро умер сырым майским вечером ровно через два года после того, как последний раз поднялся в воздух. Бернар сидел возле окна, за которым мягко шептал тёплый дождь, пил виски и смотрел на тело друга, минуту тому назад прошептавшего ему «ор-ревуар, мон ами…». В смерти Пьеро стал как будто меньше, вновь превратившись в маленького серого котёнка, смешно щурящегося в глаза молодому студенту…