Городские легенды (авторский сборник)
Шрифт:
Помоги мне, мысленно попросила Лесли у порхающей чаровницы. Пожалуйста, помоги...
Она забыла обо всем, кроме музыки и крохотной феи за окном. И не слышала шагов ни на лестнице, ни в квартире. Но звук открывающейся двери привлек ее внимание.
Флейта споткнулась, и фея тут же исчезла, точно и не появлялась. Опустив инструмент, Лесли повернулась к двери — сердце бешено колотилось в ее груди, но она запретила себе бояться. Страх — это именно то, что нужно таким, как Каттер. Они хотят, чтобы все их боялись. И делали все, что они прикажут. Но нет, больше
«Так просто я не дамся, — думала она. — Даже если мне придется разбить флейту о его тупую башку. Даже...»
В дверях стоял незнакомец, при одном взгляде на которого у Лесли все перепуталось в голове. И. тут же она поняла, что звуки арфы, мелодия, которая так легко приняла в себя песенку ее флейты, вовсе не стихла, а наоборот, звучит еще громче, чем прежде.
— Кто... кто вы такой? — заикаясь, выдавила она.
Верткая флейта так и норовила выскользнуть из ее покрывшихся испариной ладоней. У человека, который стоял на пороге, были длинные волосы, длиннее, чем у Каттера. И они были заплетены в косу, которая спускалась через плечо ему на грудь. Он носил окладистую бороду, а его костюм — обыкновенные джинсы, куртка и рубашка — казалось, не принадлежал ни к какому времени и все же наверняка одинаково уместно выглядел бы в любую эпоху. «Так же одевается и Мэран», — мелькнуло в голове у Лесли.
Но больше всего ее заворожили его глаза: даже не их поразительная яркость, а пламя, дрожавшее в их глубине, — его ритмические вспышки, казалось, задавали темп мелодии, которая по-прежнему звучала вокруг.
— Вы пришли... помочь мне? — вырвалось у нее прежде, чем незнакомец успел ответить на первый вопрос.
— Не думаю, — ответил он, — что такая храбрая девушка, как ты, нуждается в чьей-то помощи.
Лесли покачала головой:
— Что вы, я ужасная трусиха.
— О нет, ты гораздо смелее, чем тебе самой кажется: немногие смогли бы так спокойно играть на флейте, чувствуя приближение грозы. Меня зовут Сирин Келледи; я муж Мэран и пришел, чтобы отвести тебя домой.
Он подождал, пока она разберет флейту и сложит ее в рюкзак, потом протянул руку и помог ей подняться на ноги. Когда она встала, он подхватил ее рюкзак, перекинул его через плечо и повел девушку к двери. Тут только Лесли заметила, что звуки арфы стали куда тише.
Когда они проходили мимо гостиной, внимание Лесли привлекли двое мужчин: они скорчились у дальней стены комнаты, их глаза переполнял ужас. Один был Каттер, другой — бизнесмен в плаще и деловом костюме, Лесли никогда раньше его не видела. Она замешкалась на пороге, ее пальцы, лежавшие в ладони Сирина, напряглись, когда она обернулась, чтобы посмотреть, что их так сильно напугало. Но в углу, с которого они не спускали безумных глаз, оказалось пусто.
— Что... что это с ними? — спросила она у своего спутника. — Что они там видят?
— Ночной кошмар, — ответил он. — Каким-то образом тьма, которая наполняет их сердца, обрела плоть и стала реальной.
Тон, которым Сирин произнес это «каким-то образом», подсказал Лесли, что ему-то хорошо известно, каким именно.
— Они умрут? — задала она другой вопрос. Поскольку она отнюдь не считала себя первой и единственной жертвой Каттера, то, скажи Сирин «да», она бы не огорчилась.
Но он только покачал головой:
— Зрение останется с ними навсегда. И до тех пор пока они не изменят свою жизнь, оно всегда будет показывать им фей только с темной стороны.
Лесли вздрогнула.
— Счастливых концов не бывает, — продолжал Сирин. — Точнее, концов вообще не бывает, никаких. Просто у каждого из нас своя история, которая вплетена в одну Историю, общую для фей и для людей. Иногда мы делаем шаг и попадаем в чужую жизнь, из которой выходим через несколько минут или задерживаемся в ней на много лет. А большая История идет себе и идет своим чередом.
В тот раз Лесли не поняла, о чем говорил Сирин.
Запись из дневника Лесли от 24 ноября: Все вышло совсем не так, как я ожидала. Что-то случилось с мамой. Все твердят, что я тут ни при чем, но это произошло как раз когда я убежала из дома, и потому я не могу не чувствовать себя виноватой. Папа говорит, что у нее нервный срыв, поэтому она в санатории. С ней и раньше такое бывало, и в этот раз она давно уже чувствовала приближение нового приступа. Но мама говорит совсем другое.
Каждый день после школы я захожу к ней. Иногда она бывает не в себе от таблеток, но как-то раз, в один из хороших дней, она рассказала мне все про бабушку Нелл, про Келледи и про фей. И еще она сказала, что мир устроен в точности так, как я написала в том сочинении по английскому. Феи существуют на самом деле, они никуда не ушли; просто теперь они свободны от человеческих представлений о них и делают что хотят.
И это ее пугает.
А еще она думает, что Келледи — это какие-то духи земли.
— На этот раз я ничего не могу забыть, — пожаловалась она.
— Но если ты знаешь, что феи есть, — спросила я у нее, — если ты веришь в них, то почему ты в санатории? Может, и мое место здесь?
И знаешь, что она мне ответила?
— Я не хочу в них верить, меня от них тошнит. И в то же время я не могу забыть, что они повсюду, все эти волшебные твари и разные ночные страхи. Они — реальность.
Помню, я сразу же подумала про Каттера и того другого парня у него в квартире и о том, что сказал про них Сирин. Но тогда получается, что моя мама тоже плохой человек? Нет, в это я не могу поверить.
— И в то же время их не должно быть вообще, — продолжала она. — Это-то и сводит меня с ума. В нормальном мире, в который я привыкла верить с детства, их просто не могло быть. Келледи предлагали помочь мне забыть, но тогда я бы опять жила и думала, что же такое важное я никак не могу вспомнить. Тоже своего рода безумие — как будто что-то болит без всякой причины и боль никуда не девается. Лучше уж пусть все остается как сейчас, а
чтобы совсем не сойти с ума, буду глотать таблетки.