Городские легенды (авторский сборник)
Шрифт:
— Обращать внимание, — повторила Энни с сомнением.
Джилли кивнула:
— Так же как мы должны обращать внимание друг на друга, чтобы не упустить то важное, что происходит с нами.
Энни перевернула еще страницу, но на рисунок смотреть не стала. Вместо этого она внимательно вглядывалась в острые, как у пикси, черты лица Джилли.
— Ты правда-правда веришь в магию, да? — сказала она.
— Правда-правда, — ответила Джилли. — Но я не просто принимаю ее на веру. Для меня искусство тоже волшебство. Я показываю другим душу того, что вижу: людей, мест, таинственных
— Ну а если я не умею рисовать? Где же тогда магия?
— Жизнь — это тоже магия. У Клары Хемилл есть в одной песне строчка, которая, по-моему, все объясняет: «Если нет магии, нет и смысла». Без магии — или без чуда, тайны, природной мудрости, как хочешь, так и назови, — все теряет глубину. Остается только поверхность. Ну, что видишь, то и есть на самом деле. Я честно верю, что все на свете имеет более глубокий смысл, хоть картина Моне в какой-нибудь галерее, хоть старый бродяга, спящий в подворотне.
— Не знаю, — сказала Энни. — Я понимаю, что ты говоришь о людях и прочем, но все остальное — это больше похоже на то, что видишь, когда сидишь на кислоте.
Джилли покачала головой:
— Я принимала наркотики, и я видела фей. Это не одно и то же.
Она встала, чтобы помешать рагу. Когда она вернулась к столу, Энни уже закрыла блокнот и сидела, прижав руки ладонями к животу.
— Чувствуешь ребенка? — спросила Джилли.
Энни кивнула.
— Ты уже думала о том, что будешь делать дальше?
— Думала. Я не уверена, хочу ли я оставить этого ребенка.
— Решай сама, — сказала Джилли. — Что бы ты ни выбрала, мы тебя поддержим. В любом случае жилье мы тебе найдем. Если решишь воспитывать ребенка и работать, мы подыщем дневную няню. Захочешь сидеть с ребенком сама, еще что-нибудь придумаем. В этом и заключается спонсорство. Мы не собираемся говорить тебе, что делать; мы просто хотим помочь тебе стать тем, кем ты должна была бы стать.
— Не уверена, что из меня вышло бы что-то хорошее, — сказала Энни.
— Не надо так думать. Это неправда.
Энни пожала плечами:
— Наверное, я боюсь, что сделаю со своим ребенком то же, что моя мать сделала со мной. С этого все и начинается, так ведь? Моя мамка все время драла меня, неважно, за дело или без дела, вот и я буду так же.
— Ты только зря растравляешь себя такими мыслями, — сказала Джилли.
— Но ведь это может быть, разве нет? Господи, да я... Знаешь, я уже два года с ней не живу, а мне до сих пор кажется, что она стоит у меня за спиной или поджидает где-нибудь за углом. Похоже, мне никогда от нее не уйти. Когда я жила дома, у меня было такое чувство, как будто я живу в доме злейшего врага. Я убежала, но ничего не изменилось. Чувствую то же самое, только теперь все вокруг мои враги.
Джилли протянула к девушке руку и положила ладонь поверх ее ладони.
— Не все, — сказала она. — Ты должна в это поверить.
— Это не просто.
— Знаю.
«Вот куда мы их выкидываем», Мег Маллали. Ретушированная фотография. Катакомбы, Ньюфорд, 1991.
Двое детей сидят на пороге заброшенного дома в Катакомбах. Они нечесаные, неумытые, одеты грязно, с чужого плеча. Оба походят на бродячих лудильщиков-ирландцев рубежа веков. Со всех сторон их окружают отбросы: мусор, который вываливается на мостовую из лопнувших мешков, битые бутылки, матрас, гниющий посреди улицы, смятые консервные банки, мокрые газеты, использованные презервативы.
Детям семь и тринадцать лет, это мальчик и девочка. У них нет дома, нет семьи. У них нет никого, за исключением друг друга.
Следующий месяц прошел ужасно быстро. Энни осталась у меня — она сама так захотела. Но мы с Анжелой все же нашли ей жилье — квартирку с одной спальней на Ландис-авеню, куда она переедет после рождения ребенка. Это совсем близко: из моего окна видно окно ее спальни. Но пока она здесь, со мной.
Она правда отличная девчонка. Художественных наклонностей никаких, зато очень умная. Она сможет стать, кем захочет, только бы ей научиться справляться с тем грузом, который взвалили на ее плечи родители.
Она немножко стесняется Анжелы и некоторых других моих друзей — может быть, потому, что они намного старше, или еще почему, не знаю, — но со мной и Софи она ладит просто отлично. Наверное, все дело в том, что стоит нас с Софи оставить в одной комнате хотя бы на пару минут, как мы начинаем хихикать и вообще вести себя так, словно нам еще и половины наших лет не исполнилось, отчего кажется, будто мы всего на год-два старше самой Энни, по крайней мере с точки зрения умственного развития.
— Вы как будто сестры, — сказала мне однажды Энни, когда мы вернулись от Софи. — Только она посветлее, и погрудастее, и уж точно организованнее, чем ты, но когда я с вами, у меня такое чувство, будто вы моя семья. Настоящая семья, такая как полагается.
— Несмотря на то, что в жилах Софи течет кровь фей? — спросила я у нее.
Она подумала, что я шучу.
— Если в ней есть магия, — сказала Энни, — то и в тебе тоже. Может, вы потому так и похожи на сестер.
— Просто я обращаю внимание на некоторые вещи, — ответила я ей. — Вот и все.
— Ну да, конечно.
Роды начались точно в назначенный день — в три тридцать утра, в воскресенье. Я бы, наверное, голову потеряла от страха, если бы Энни не сделала этого еще раньше. Так что пришлось мне сесть на телефон, позвонить Анжеле, а потом помогать Энни одеваться.
Когда Анжела добралась до нас на своей машине, схватки шли уже вовсю. Но кончилось все как нельзя лучше. Джиллиан София Майкл появилась на свет в центральной больнице Ньюфорда два часа сорок пять минут спустя. Шесть фунтов и пять унций краснолицего чуда. Все прошло без осложнений.
Они наступили позже.
Последняя неделя перед выставкой была сплошной хаос. Откуда-то взялись сотни мелочей, о которых никто не подумал раньше и которые пришлось улаживать в последнюю минуту. А тут еще как назло Джилли не давала покоя незаконченная картина, которую ей надо было непременно закончить к вечеру пятницы.